— Но они винили тебя, — сказал я и посмотрел на веранду дома, где Кристофер и Кэрри Доу сидели за чаем и читали воскресную газету. — Так, Уэсли?

Он вытянул губы трубочкой и кивнул своим ботинкам:

— О да, еще как.

Он развернулся направо, и мы медленно пошли вдоль пруда, над которым опускался октябрьский вечер. Он ступал неуверенно, и вскоре я понял, что он прихрамывает. Я опустил глаза на его ботинки и заметил, что у одного из них подошва дюйма на два толще, чем у другого. Тут я вспомнил, как доктор Доу говорил мне, что у Уэсли от рождения одна нога короче другой.

— Неприятно, должно быть, — сказал я.

— Что именно?

— Когда тебя обвиняют в гибели сестры, хотя на самом деле ты ни в чем не виноват.

Он шел, не поднимая головы, но от меня не укрылась слабая улыбка, искривившая его губы.

— У вас редкий дар сглаживать углы, мистер Кензи.

— У каждого из нас свой дар, Уэс.

— Когда мне было тринадцать, — сказал он, — меня вырвало пинтой крови. Пинтой. Без всякой причины. «Нервы». В пятнадцать у меня нашли язву желудка. А в восемнадцать мне поставили диагноз «маниакальная депрессия и вялотекущая шизофрения». Это расстроило отца. Он воспринял это как унижение. Он верил, что если проявит достаточную твердость и испытает на мне все свои психиатрические трюки, то в одно прекрасное утро я проснусь другим человеком. Сделанным из гораздо более прочного материала. — Он чуть заметно усмехнулся. — Отцы. А у вас с отцом были хорошие отношения?

— Совсем наоборот, Уэсли.

— Он тоже ломал вас, пытаясь вылепить идеального сына? Называл бестолочью так часто, что вы и сами в это поверили?

— Нет. Он просто прижимал меня к полу и жег утюгом.

Уэсли остановился и посмотрел на меня:

— Вы это серьезно?

Я кивнул:

— Из-за него я дважды попадал в больницу. И каждую неделю он напоминал мне, что из меня ни хрена не выйдет. Более злобного существа я в жизни не встречал, Уэсли.

— О господи.

— Но я не стал из мести доводить до самоубийства свою сестру.

— Что? — Он откинул голову назад и хохотнул. — Вы шутите?

— Вот как, я думаю, все происходило. — Я отломил от дерева небольшую ветку и, пока мы шли вдоль берега пруда, постукивал ею себя по бедру. — Отец винил тебя за смерть Наоми, а ты — подозреваю, в то время твоя ненависть к нему уже перехлестывала через край, — дошел до ручки и в любую минуту готов был сорваться, но неожиданно наткнулся на медицинские записи и узнал, что Наоми подменили при рождении. И впервые в жизни у тебя появился шанс отплатить отцу за все.

Он кивнул. Взглянул на обрубок указательного пальца у себя на правой кисти и бессильно уронил руку вниз.

— Так все и было. Но вы узнали это еще несколько месяцев назад. Не понимаю, почему вы…

— Я думаю, что десять лет назад ты был жалким, долбанутым на всю голову засранцем, пачками глотающим таблетки, но в то же время засранцем, наделенным гениальными мозгами, хоть и свихнутыми набекрень. Ты составил простенький план, с помощью которого с успехом выколачивал денежки из своего папаши. Какое-то время все у тебя шло отлично. Но тут появился Пирс.

Он полузадумчиво, полупрезрительно кивнул мне:

— Возможно. И я попал под его…

— Брось втирать. Это он попал под твое влияние, Уэс. Ты стоял за всем этим с самого начала, — сказал я. — За Пирсом. За Дианой Борн. За смертью Карен…

— Стоп-стоп. — Он поднял ладони.

— Ты убил Шивон. Кроме тебя, больше некому. У Пирса было алиби. И ни одна из женщин не смогла бы поднять ее труп.

— Шивон? — Он покачал головой. — Кто такая Шивон?

— Ты знал, что рано или поздно мы найдем бункер. Именно поэтому ты использовал пятьсот тысяч долларов как приманку. Мне сразу показалось, что это слишком скромная сумма. С чего бы Пирсу было на нее соглашаться? Но он согласился. Потому что ты так сказал. Потому что, обнаружив, что ситуация обретает неожиданный поворот и выходит из-под контроля, ты рассудил, что самое лучшее, что ты можешь сделать, чтобы заполучить наследство Доу, — это снова стать законным наследником. И ты, Уэс, решил выдать себя за жертву.

Его смущенная улыбка стала шире. Он остановился на краю пруда и обернулся, бросив взгляд назад, на веранду.

— Даже не знаю, откуда вы берете такие идеи, мистер Кензи. Абсолютно фантастические идеи.

— Когда мы зашли в ту комнату, моток изоленты валялся на полу у твоих ног, Уэсли. Это означает, что либо кто-то собирался связать тебя по ногам и забыл, что, на мой взгляд, маловероятно, либо ты — ты, Уэсли, — заслышав шум за дверью, засунул мячик себе в рот. Дальше вариантов у тебя было два. Связать себя по ногам, но на это тебе могло не хватить времени. Или привязать себя к стулу за руки. Что ты и сделал. Но привязанным у тебя было только одно запястье. А почему? Потому, Уэсли, что человек не может сам себя привязать за обе руки.

Он стоял и смотрел на водную гладь, в которой отражались наши фигуры.

— Вы закончили?

— Пирс сказал, что я так и не отыскал всех элементов головоломки. И он был прав. Иногда до меня туго доходит. Но теперь я вижу всю картину целиком. Это ты, Уэсли, с самого начала дергал за все ниточки.

Он швырнул камешек в мое отражение. Мое лицо подернулось рябью.

— О-о… — сказал он. — Вас послушать, так я просто Макиавелли. В жизни так не бывает.

— Как?

— Так гладко. — Он швырнул в воду еще один камешек. — Позвольте рассказать вам одну историю. Сказку, если угодно. — Он поднял с земли горсть камешков и принялся швырять их один за другим, метя в центр пруда. — Жил-был злой король. Злой и бессердечный. Над его родом тяготело проклятие. Он жил во дворце со своей прекрасной королевой, ущербным сыном и неудачной дочерью. В этом замке всегда было холодно и тоскливо. Но затем — о, затем, мистер Кензи, — у короля и королевы родился третий ребенок. Девочка. Она была редким созданием. Хорошенькая. На самом деле она была украдена из колыбели в крестьянском доме, но в остальном — полное совершенство. Король, королева, принцесса и даже чахлый принц — господи, все они