должен я начинать? – снова обратился Реад к подполковнику Красовскому.

– Я не могу сказать в точности, что именно начинать, но, по-видимому…

– Если начинать артиллерийскую подготовку атаки, то мы ее уж начали! – рассерженно выкрикнул Реад.

– И прекратили, – дополнил Веймарн.

– По-видимому, слово «начинать» относится к сражению, – докончил, что думал сказать, Красовский.

– К сражению? Я сражение начал уже, можете передать это князю!.. Я продвину артиллерию ближе, чтобы не было недолетов.

– Мне кажется, что слово «начинать» равносильно было слову «атаковать», – возразил Красовский уверенным тоном штабного офицера.

– Атаковать? – очень удивился Реад. – General, – обратился он к Веймарну, – il faut attaquer![129]

– Как так атаковать? Без выстрела атаковать высоты? Не может быть! – испуганно отозвался Веймарн.

– Однако таково приказание князя, вы слышали?

Красовский молчал, так как успел уже потерять уверенность, а Веймарн горячо заговорил, желая убедить Реада в том, что он не так понял приказание:

– Ваше высокопревосходительство! Это недоразумение, не больше! Атака безусловно преждевременна! Войска не вышли еще на линию, не заняли своих мест. Наконец, кавалерийский полк должен стать на нашем правом фланге, а где он? Его еще нет, верный признак, что атаковать рано!

– Господин полковник, еще раз: как было вам сказано князем? – торжественно обратился снова к Красовскому Реад.

– Мне было сказано: «Передайте, что пора начинать!» – вот и все, что было мне сказано, – повторил как изученное посланец Горчакова.

– Отлично, начнем! – еще торжественнее сказал ему Реад. – Так как артиллерийскую стрельбу мы уже начали и бросили, то теперь нам остается только начать атаку пехотными частями! Передайте его сиятельству, что мы идем в атаку.

Красовский, не теряя больше ни секунды, отъехал искать князя, а Веймарн все еще не мог прийти в себя от явной нелепости и полученного приказа и того положения, в какое попал благодаря этому весь отряд.

– Нужно подождать другого приказания князя, – попробовал он в последний раз убедить своего начальника.

– Как другого приказания? – удивился Реад.

Он был новым в Крыму человеком и не вполне еще успел изучить Горчакова. «Приказание, контрприказание, отмена приказания», – этого ожидал Веймарн, но Реад пришел к мысли, что Горчаков захотел воспользоваться туманом и ранним утром, что спустя полчаса, например, идти в атаку придется уже под первыми лучами солнца.

– Мне кажется, нужно несколько подождать, – сказал Веймарн.

– Je ne peu pas attendre; j’ai l’ordre du Prince[130], – категорически возразил Реад. – Вы двинете вперед для атаки Одесский полк!

Веймарну теперь ничего уж не оставалось больше, как подчиниться чему-то заведомо нелепому, чему безропотно должны были подчиниться и солдаты Одесского, а за ним и двух других полков славной 12-й дивизии.

Этой дивизией командовал теперь генерал Мартинау, а Одесским полком – полковник Скюдери, отличившийся в Балаклавском сражении 13 октября.

Обычно жизнерадостный и веселый, Скюдери в эту ночь одержим был мрачным предчувствием и, когда получил приказание строить свой полк в колонны к атаке, удивленно возразил только:

– Кто же атакует укрепленные позиции без бомбардировки? – И, не получив на этот вопрос ответа, добавил: – Вот оно! Началось!..

Атаку на Федюхины высоты нельзя было вести, не овладев каменным мостом через Черную, а мост этот, называвшийся Трактирным от бывшего здесь раньше трактира, прикрывался укреплением с правого берега реки.

– Выбить неприятеля из укрепления, овладеть мостом, переправиться через реку – по мосту, вброд – и потом… вести полк свой в атаку на Федюхины, – тоном приказа, делового, точного, краткого, обратился к Скюдери командующий дивизией.

Скюдери повторил приказание:

– Выбить из укрепления… Занять мост… Переправиться… Вести в атаку…

Оценив по достоинству, по степени трудности каждое из этих четырех действий, заданных его полку, Скюдери покачал головой, безнадежно махнул рукою и бодрой, твердой походкой направился к четвертому батальону своего полка, стоявшему впереди трех других.

Четвертый батальон стоял уже построенный в ротных колоннах, с легкой артиллерией в интервалах между ротами; остальные батальоны построены были в колонны к атаке, то есть сплошными массами.

Но впереди четвертого батальона выстроились две роты стрелков, составляя цепь штуцерников… Все были готовы. Барабанщики застыли на своих местах, подняв палочки над барабанами. И солдаты и офицеры были в шинелях, как это вошло в обыкновение при ночных боях в Севастополе, какие бы жаркие ни стояли дни. Впрочем, у реки, в тумане вполне впору была шинель.

Вот сильная ружейная пальба поднялась вдруг влево, у сардинцев, на Гасфорте. Мартинау, появившись перед Скюдери, закричал:

– Артиллерию вперед! Прикажите сниматься с передков!.. Открыть ружейный огонь!.. Что же вы! Там уж атака!..

Он указал рукой влево и кинулся сам торопить артиллерию. Пальба началась. Она подействовала на солдат, как удар по их тесно сплоченному локтями серошинельному телу. Вперед их летели ядра, и пули, и картузы картечи, вот-вот раздастся команда их командира полка, затрещат барабанщики, и они бросятся вслед за свинцовым горохом туда, где пока еще почему-то тихо, – притихли враги…

Пять минут… десять… Все хлопают частые выстрелы легких орудий, дым смешался с туманом, разрываемым в клочья, как каляная парусина, то ружейными залпами, то одиночными выстрелами стрелков впереди…

Становится как-то даже неловко, неудобно, тесно стоять без движения на одном месте, когда давно уже приготовились к сильному, порывистому броску тела…

Но вот ординарец Реада, юнкер, неокрепшим, ломающимся, козлиным каким-то голосом проверещал, подъехав:

– Одесскому полку занимать мостовое укрепление!

– Одесскому полку!.. Занимать укрепление! – пошла передача в рядах с тыла на фронт.

Полковник Скюдери подтянулся, стал перед тринадцатой ротой и совершенно спокойно и громко, точно смертный приговор, произнес своему полку, скомандовал:

– Ба-таль-оны, впере-ед! Дирекция, на середину! Скорым шагом, ма-арш!

Однообразно, будто гвозди вбивали в спину впередиидущих, колотили в барабаны барабанщики; батальоны двинулись в атаку, отбивая шаг.

III

Французы не отвечали ни на артиллерийскую стрельбу, ни на огонь стрелковых команд в цепи: могло показаться, что предмостное укрепление было очищено загодя, ночью. Но только что пошел в атаку Одесский полк, как ожило и зашевелилось там все и тут же окуталось густым пороховым дымом, и в движущиеся без выстрела стены русских каждая дождавшаяся своего момента вражеская пуля била без промаха.

Только ли это, однако? Нет, все горы впереди заревели вдруг и задымились, бросая навстречу одессцам давно уже приготовленные для этого запасы сплошных и полых снарядов, а также и пуль.

Небо стало уже светлым и чистым этой изумительной, сквозящей и опьяняющей утренней чистотой, когда солнце еще не выкатывалось из-за горизонта и вся долина Черной речки была в белом густом тумане и дыму. И в этом дыму и тумане, роняя убитых и тяжело раненных и тут же смыкаясь вновь, сверкая иногда, в разрывах тумана и дыма, холодной синью штыков, шагал вперед