и в материальной части тоже, – то мне представляется единственно возможным вести их от наиболее угрожаемого при штурме участка оборонительной линии, то есть от Корабельной. Что избрать при этом путями наступления? Две балки: Лабораторную и Доковую. Идя по ним ночью большими силами, завладеть можно Воронцовской высотою, а оттуда зайти в тыл Камчатского редута и выбить неприятеля.

– Затем? – неприкрыто иронически спросил Вревский.

– А затем, – как бы не заметив иронии вопроса, продолжал, разгорячась, Тотлебен, – чтобы потом всеми совокупными силами двинуться на редут Викторию.

– Потом на Зеленую гору? – тем же тоном спросил Вревский.

– Нет! – энергично ответил Тотлебен. – Распространяться в сторону Зеленой горы нам не должно! На редуте Виктория, равно как и на двух предыдущих пунктах, нам следует укрепиться и ждать атак противника. Вот эта операция способна была бы отдалить падение Севастополя, а действие в сторону Федюхиных высот – это действие будет только на руку нашим противникам и падение города ускорит.

Горчаков выслушал Тотлебена очень внимательно, потом пробормотал:

– Что-то подобное говорил и Хрулев, а? – и посмотрел вопросительно на Коцебу.

– Генерал Хрулев пытался обосновать подобный проект и излагал его долго, но у него мало что вышло, ваше сиятельство, – как знаток всяких штабных тонкостей, ответил Коцебу и обратился к Тотлебену: – Как думаете вы, Эдуард Иванович, можно было бы для наступления со стороны Корабельной сосредоточить большие силы секретно от неприятеля?

– Очень трудно! Оч-чень большой трудности задача! – тут же отозвался на этот вопрос начальника штаба Тотлебен. – Город открыт для неприятеля со всех сторон, даже и с брандвахты эскадры в море… Очень трудно собрать на Корабельной необходимые силы… Но ведь еще труднее лезть напролом на Федюхины горы… Они и в конце мая были укреплены на редкость, а что там могли сделать за два месяца – это я в состоянии вполне представить.

– Наступление со стороны Корабельной требует подготовки, – раздумчиво проговорил Горчаков, побарабанив по столу пальцами и пожевав губами.

– Непременно, ваше сиятельство: по крайней мере недели две.

– А к тому времени как раз будет готов мост через Большую бухту, ночью же через мост можно провести до пятидесяти тысяч пехоты и артиллерии, – начал раздумывать вслух Горчаков, – так что если мы выдержим бомбардировку и отразим штурм, то… Я над этим подумаю, Эдуард Иванович.

Лицо Горчакова посветлело настолько, что Тотлебен решился заметить:

– А главное, ваше сиятельство, будут сбережены для этих действий десять, двенадцать тысяч, а может быть, даже и больше, человек прекрасных наших солдат, которые совершенно бесцельно погибнут при штурме Федюхиных гор!

– Да, бесцельно, вы, разумеется, правы! – покачав головой, согласился Горчаков. – Но ведь вопрос о наступлении со стороны Черной речки не решен еще мной окончательно.

– Как же так не решен, ваше сиятельство? – очень изумился такому легкомыслию главнокомандующего барон Вревский. – Он не только решен на военном совете в положительном смысле, но еще и, что гораздо важнее, вполне соответствует указаниям его величества!.. А вас, ваше превосходительство, – круто повернулся Вревский к Тотлебену, – считаю долгом своим предупредить, что на вас лично падет ответственность перед государем, если вам удастся отклонить его сиятельство от принятого уж решения, которое приводится теперь в исполнение!

Он, всегда такой сдержанный, предупредительный к Горчакову, стал теперь совершенно неузнаваемым, этот барон Вревский! Тотлебену показалось даже, что еще немного, что еще хотя одно возражение с его стороны, и он начнет уже кричать и топать ногами не только на него, а даже и на самого главнокомандующего, этот начальник одного из департаментов военного министерства.

Раненая нога Тотлебена начала вдруг ныть; ее стало даже, как судорогой, сводить от волнения. Но Горчаков, посопев несколько мгновений плоским своим носом и пошевелив разнообразно губами, спросил его с виду спокойно:

– У вас нет ли в письменном изложении вашего плана наступления от Корабельной, Эдуард Иванович?
– Я начал его писать, но не окончил, ваше сиятельство. Если вы мне дадите день-два, я его закончу и представлю вам, – благодарно глядя на него, сказал Тотлебен. – Но в общих своих чертах он сводится к тому, что в случае нашего успеха осада против Корабельной неминуемо была бы снята, французы должны были бы очистить все пространство между Килен-балкой и рейдом, англичане сняли бы осадные батареи с Зеленой горы, так как тыл их был бы поражен нами. Наконец, все эти горы снарядов, которые приготовлены союзниками для нашего истребления, все они достались бы нам вместе с их батареями!

– Вашими бы устами да мед пить, Эдуард Иванович! – весело отозвался на это Коцебу, а Горчаков вопросительно блеснул в его сторону очками и сказал, избегая смотреть на Вревского:

– План хорош!.. Если бы можно было его привести в исполнение до пятого числа, то ведь это, это могло бы не только предотвратить генеральное бомбардирование Севастополя, но до ноября могло бы отсрочить его падение, вот что!.. План очень смел, хотя и трудноисполним… Во всяком случае я буду теперь над ним думать.

Вревский, отвернувшись, разглядывал пейзаж, открывавшийся с веранды, и кривил полные губы в презрительную улыбку.

III

Когда Горчаков уезжал с обоими генерал-адъютантами, Тотлебен все-таки пытался убедить себя, что он поколебал главнокомандующего в его преступном (другого слова не мог подобрать он) решении наступать на Федюхины горы, и с той добросовестностью, которая его отличала, принялся с помощью своего адъютанта дописывать план атаки Воронцовской высоты, бывшего Камчатского люнета и редута Виктория, но Горчаков, приехав в главный штаб, был засыпан вопросами, требовавшими его личного вмешательства, и все вопросы эти касались подготовки к наступлению от Черной речки.

Подготовка эта шла на всех парах; войска скоплялись на Мекензиевой горе, собиралась артиллерия сообразно составленной уже и подписанной им же диспозицией, и Горчаков убедился в том, что отменить или даже изменить крупно что-нибудь в том, что делается, уже не может: решенное должно было совершиться так или иначе.

И чтобы заранее вымолить себе оправдание, он принялся писать письмо министру князю Долгорукову: «Завтра я начинаю сводить счеты по наследству, которое оставил мне князь Меншиков. Я наступаю против неприятеля потому, что если бы и не сделал этого, Севастополь был бы все-таки потерян в весьма короткое время. Неприятель действует медленно и осмотрительно, собрал баснословное количество снарядов в своих батареях – это видно простым глазом. Подступы его стесняют нас все более и более, и нет уже почти места в Севастополе, которое не было бы подвержено выстрелам. Пули свистят на Николаевской площади.

Нечего себя обманывать, я атакую неприятеля при скверных условиях. Занимаемая им позиция очень сильна. На его правом фланге находится почти отвесная и сильно укрепленная Гасфортова гора; на левом фланге – Федюхины горы, перед