Она шагнула ко мне. Остановилась. Сделала два шага назад. Между нами текла толпа, некоторые прохожие недовольно на нас поглядывали.

— Его там лупят почем зря. И не только, но он об этом не рассказывает. Ему там не место. Он же хороший человек, понимаешь? Она отступила еще на шаг. — Он ввязался в драку — один парень хотел у него что-то отнять, а Лайонел… он же здоровяк, и он этого парня покалечил. И теперь ему придется отсидеть весь срок, и уже не так много осталось, но пошли разговоры, что на него хотят еще что-то повесить, если он не согласится стучать. Федералы требуют, чтобы он им помог прижать какую-то банду, которая таскает в тюрьму наркоту. И они сказали, если он им не поможет, они ему статью поменяют. А мы думали, что он выйдет через шесть лет.

Она скривила губы — нечто среднее между вялой улыбкой и гримасой отчаяния.

— Знаешь, я иногда уже ничего не понимаю.

Прятаться мне было негде. Я попытался выдержать ее взгляд, но сдался и уставился в пол. Мимо нас прошла еще группка школьников. Они над чем-то смеялись — беззаботно, жизнерадостно. Беатрис проводила их взглядом и от их счастья как будто съежилась. Она выглядела такой невесомой, что казалось, первый же порыв ветра подхватит ее и бросит вниз, к основанию лестницы.

Я поднял руки:

— Я больше не беру частные заказы.

Она взглянула на мою левую руку:

— Женился, а?

— Ага. — Я шагнул к ней: — Слушай, Беа…

Она вскинула ладонь:

— Дети?

Я замер. Ничего не сказал. Не мог найти слов.

— Можешь не отвечать. Извини. Правда, извини. Не стоило мне приходить. Я просто подумала, не знаю, я просто…

На пару секунд она уставилась куда-то справа от меня.

— Уверена, у тебя это хорошо получается.

— А?

— Уверена, что отец из тебя отличный. — Она слабо улыбнулась. — Я всегда думала, что ты таким и будешь.

Она развернулась и растворилась в толпе, выходившей со станции. Я прошел через турникет, спустился по лестнице на платформу. Оттуда я видел парковку, выходившую на бульвар Моррисей. Толпа выливалась с лестницы на асфальт, и на секунду я снова увидел Беатрис. Только на секунду. В толпе было полно старшеклассников, и большинство из них были выше ее.

Глава 4

До работы мне было ехать всего четыре остановки по красной ветке. Но когда эти четыре остановки ты толкаешься в громыхающей жестянке вместе с еще сотней человек, пиджак мнется довольно основательно. Я вышел на Саут-Стейшен, потряс руками и ногами, тщетно надеясь привести костюм в божеский вид, и направился к Ту Интернешнл Плейс — небоскребу, изящному и бездушному, как нож для колки льда. Там, на двадцать восьмом этаже, располагался офис «Дюхамел-Стэндифорд Глобал». У этой компании не было корпоративного аккаунта в Твиттере. И блога у них тоже не было, и, если ввести в Гугл запрос «частные расследования бостон», контекстная реклама тоже не указала бы их адрес. Вы не нашли бы их контактную информацию ни в «Желтых страницах», ни на задней обложке журнала «Безопасность и вы», и они не крутили свою рекламу в два часа ночи, между роликами тренажера Thighmaster 6000 и секса по телефону. Большинство людей в этом городе вообще не подозревали об их существовании. И каждый квартал каждого года их бюджет на рекламу составлял одну и ту же сумму — 0 долларов.

И они работали в этой сфере уже 170 лет.

Их офисы занимали половину всего двадцать восьмого этажа небоскреба Ту Интернешнл.

Выходившие на восток окна глядели на пристань. Выходившие на север — на город. На окнах не было ни штор, ни жалюзи. Все двери и стенки в офисах были изготовлены из матового стекла. Иногда, в самый разгар летней жары, от одного их вида хотелось одеться потеплее. Надпись на стеклянной входной двери была меньше чем дверная ручка:

Дюхамел-Стэндифорд

Округ Саффолк, Массачусетс

С 1840 г.

Я позвонил в дверь. Войдя внутрь, я оказался в просторной приемной с белоснежными, ледяного оттенка стенами. Единственным украшением интерьера служили развешанные на стенках квадраты и прямоугольники матового стекла — каждый не больше фута шириной. Торчать в этой комнате и не заподозрить, что за тобой наблюдают, было просто невозможно.

За единственным в комнате столом сидел человек, переживший всех, кто еще мог бы помнить те времена, когда его в этой комнате не было. Его звали Бертран Уилбрахам. Возраст его не поддавался определению — то ли побитые жизнью пятьдесят пять, то ли бойкие восемьдесят. Кожа его цветом напоминала хозяйственное мыло — вроде того, какое мой отец держал у рукомойника в подвале, а из всей растительности на голове у него имелись только очень тонкие и очень черные брови. Даже щетины у него я никогда не видел. Все работающие на «Дюхамел-Стэндифорд» мужчины обязаны были носить костюм и галстук — цвет и покрой оставались на усмотрение сотрудника, однако на пастельные оттенки и цветочные узоры тут косились с неодобрением. Рубашка обязана была быть белой. Без вариантов — только белая, никаких полосок, сколь бы тонкими они ни были. Бертран Уилбрахам, однако, всегда носил рубашку светло-серого цвета. Костюмы и пиджаки его менялись, хотя и заметить это было непросто, с темно-серых на черные или на темно-синие, но серая, нарушающая протокол рубашка оставалась неизменной, как бы намекая — вот такая унылая у нас революция.

Мистер Уилбрахам не особенно меня жаловал, но я утешался тем, что знал — ему вообще никто не нравится. Тем утром, едва впустив меня, он поднял с безупречно чистого своего стола крохотную розовую бумажку.

— Мистер Дент требует, чтобы вы явились к нему в кабинет, как только прибудете.

— Ну, вот я и прибыл.

— Тогда вы знаете, что делать.

Мистер Уилбрахам разжал пальцы, и розовый листок медленно опустился в корзину для мусора.

Он нажал кнопку, открылась другая пара дверей, ведущая в офисы. Я направился по коридору, устланному светло-серым ковром, в кабинет, выделенный таким же, как я, внештатным сотрудникам компании. Этим утром он пустовал, а значит, я с чистой совестью мог расположиться там с максимальным комфортом. Войдя, я позволил себе немного помечтать — представил, что к концу дня этот офис станет постоянным местом моей работы. Выкинув эту мысль из головы, я бросил на стол свои сумки. В спортивной сумке — фотоаппарат и прочее оборудование, которое я использовал, когда