же вы? — спросила Зина. — Сейчас оркестр будет. Они такие лапочки.

Коткин поднялся и ждал, пока Зина пропустит его, стараясь не встретиться с ней глазами.

Потом он курил в коридоре, у лестницы, и никак не мог уйти домой. В общежитие возвращаться не хотелось, а ничего иного придумать он не мог. Он глядел на ботинки. Ботинки за день запылились, и правый треснул у самого ранта.

— Коткин, у меня создалось впечатление, что я вас прогневила. Так ли это?

Рядом стояла Зина.

— Что вы, что вы, — возразил Коткин. — Мне пора идти.

Два года назад в него влюбилась одна первокурсница, умненькая и старательная. Она даже стала собирать, как и Коткин, марки с животными, показывая этим родство их душ. Но первокурсница была некрасива и робка, и его мучило, что это подчеркивает его собственную неприглядность. Коткин был с ней вежлив, но прятался от нее. Скоро об этом узнали на курсе, и над ним смеялись. Коткин хотел бы влюбиться в значительную, яркую девушку, такую, как Пархомова. Но он понимал крамольность такой мечты и красивых девушек избегал.

Дня через два, встретив Бориса в коридоре, Зина Пархомова улыбнулась ему как хорошему знакомому, хотя в этот момент разговаривала с подругами. Подруги захихикали, и потому Коткин отвернулся и быстро прошел мимо, чтобы не ставить Зину в неудобное положение.

Избежав встречи с Зиной, Борис минуты три оставался в убеждении, что поступил правильно. Но когда эти три минуты прошли, он понял, что должен отыскать Зину и попросить у нее прощения.

Ночь Коткин провел в предоперационном трепете. К утру он настолько потерял присутствие духа, что взял из тумбочки соседа градусник и держал его минут двадцать, надеясь, что заболел. Вышло 36,8. Днем на факультете Коткин несколько раз видел Зину, но издали и не одну, пришлось ждать ее на улице после лекций. Он не знал, в какую сторону Зина идет из института, и спрятался в подъезде напротив входа. В подъезд входили люди и смотрели на Коткина с подозрением, а он делал вид, что чем-то занят, — завязывал шнурок на ботинке, листал записную книжку. Ему казалось, что Зина уже прошла мимо, и он прижимался к стеклу двери, глядя вдоль улицы.

Зина вышла не одна, ее провожал широкоплечий парень, они пошли налево, и после некоторого колебания Коткин, проклиная себя, последовал за ними. Он шел шагах в пятидесяти сзади и боялся, что Зина обернется и решит, что он следит за ней. Так они дошли до угла, пересекли площадь, и Коткин дал слово, что, если они не расстанутся тут же, он уйдет и никогда больше не приблизится к Зине. Зина и ее знакомый не расстались на углу, а пошли дальше, Коткин за ними, отыскивая глазами следующий ориентир, после которого он повернет назад. Но он не успел этого сделать. Неожиданно Зина протянула широкому парню руку и направилась к Коткину, который не успел спрятаться.

— Здравствуй, — сказала она. — Ты за мной следил. Я очень польщена.

— Нет, — возразил Коткин. — Я просто шел в эту сторону и даже не видел…

Зина положила ему на плечо красивую руку.

— Борис, — спросила она, — ты не очень спешишь?

— Я хотел попросить у вас прощения, — начал Коткин. — Но так неловко получилось…

Они были в кино, потом Коткин проводил Зину на Русаковскую, и Зина показала ему окна своей квартиры.

— Я тут живу со стариками. Но отцу дают назначение в Среднюю Азию. Он у меня строитель. Так что я останусь совсем одна.

Коткин сказал:

— А у меня только мать…

— Она там? В твоих Путинках?

— Да, — кивнул Коткин, — там. Она в феврале умерла.

На следующий день Зина пригласила Коткина на концерт аргентинского виолончелиста. Коткин не понимал музыки, не любил ее. Он занял у Саркисьянца двадцать рублей и купил себе новые ботинки.

В апреле Зина еще несколько раз бывала с Коткиным в разных местах, он запутался в долгах, но отказаться от встреч не мог. Иногда Зина просила Коткина рассказать, над чем он работает, но ему казалось, что все это ей не совсем интересно. И сам он, такой некрасивый и неостроумный, ее интересовать не мог — в этом Коткин был уверен.

Саркисьянц поймал его в коридоре и спросил:

— Зачем кружишь голову такой девушке?

— Я не кружу.

— Она, что ли, за тобой ухаживает? Весь факультет поражен.

— А что в этом удивительного? — озлился вдруг Коткин.

Еще больше смутила Коткина черноглазая Проскурина. Она была лучшей подругой Зины, и оттого Коткин готов был простить ей перманентную злость ко всему человечеству, вульгарные наряды и громкий, пронзительный хохот. Проскурина ехала с Коткиным в метро. Она сказала:

— Конечно, это не мое дело, но ты, Борис, не обольщайся. Как подруга, я имею право на откровенность. Ты меня не выдашь?

— Нет, — пообещал Коткин.

— Она тебя не любит, — наябедничала Проскурина. — Никого она не любит. Понял?

— Нет, не понял.

— Когда поймешь, будет поздно. Мое дело предупредить муху, чтобы держалась подальше от паутины. — Сравнение Проскуриной понравилось, и она захохотала на весь вагон.

— У нас чисто товарищеские отношения, — пояснил Коткин. — Я отлично понимаю, что Зину окружают куда более интересные и яркие люди…

— Молчи уж, — перебила Проскурина. — Яркие личности… А что ей с этих ярких личностей? Распределение будущей весной.

Коткин забыл об этом разговоре. Ему было неприятно, что у Зины такая подруга. Забыл он о разговоре еще и потому, что после него долго, почти месяц, не виделся с Зиной. Здоровался — не более. Зина увлеклась аспирантом с прикладной математики и сказала Коткину:

— Пойми меня, Боря, я не могу приказать сердцу.

Так все и кончилось. Коткин сдал госэкзамены и засел за реферат. Миша Чельцов, замдекана из гениев, убедил его, что науке нет дела до настроений Коткина. Борис расплачивался с долгами, много читал, работал, потому что любил свою работу.

В августе Зина вернулась с юга. Проскурина сообщила Коткину, что она ездила с тем аспирантом, но поссорилась с ним. Зина увидела Коткина в библиотеке и от двери громко сказала:

— Борис, выйди на минутку.

Коткин не сразу понял, кто зовет его, а когда увидел Зину, испугался, что она уйдет, не дождавшись, и бросился к двери, задел книги, и они упали на пол. Ему пришлось нагнуться и собирать их, книги норовили снова вырваться, и он думал, что Зина все-таки ушла.

Но она ждала его. Ее волосы выгорели и казались совсем белыми.

— Как ты без меня существовал? — спросила она.

— Спасибо, — ответил Коткин.

— А я жалею, что поехала.