– Ты самый лучший мужчина на свете. Я всегда так считала.

– И для тебя тоже?

Она помедлила лишь миг, гоня пустое видение.

– Конечно.

Она почувствовала на своих волосах его горячее дыхание, едва слышный, похожий на стон, вздох облегчения, позволила мужу обнять себя так крепко, как он уже давно ее не обнимал.

* * *

Прижавшись головой к плечу спавшего рядом с ней Майкла, Флер в сотый, в тысячный, в бессчетный, как мириады звезд на небе, раз подумала на миг, почему же этот мужчина в ее постели, которого ей не в чем упрекнуть, так и не смог заменить в ее сердце того, кто никогда не будет ей принадлежать?

Глава 1

Вниз по течению

Медленно тянулось лето – то пожарче, то посвежее, – и, как в любом году, по всей стране, Форсайты старались взять от него все, что можно. В Лондоне ими кишели парки, самые тенистые места, в самые модные часы. Позже, вечером, они благосклонно посещали театры, где оживленнее всего, и рестораны, где скорее тихо, а совсем уж поздно переходили в ночные клубы, прибежище тех, кто догадался, что страх перед будущим худо-бедно изгоняют попытки жить так, словно будущего нет. Немногочисленные Форсайты, у которых хватило здравомыслия породниться с землевладельцами или самим завести землю (почти все они считали, что лучше, безопасней всего вкладывать деньги в столице), такие Форсайты пытались хоть как-то отвлечься и развлечься в домах, где можно расселить бедную улочку, и ничуть тому не радовались. Плыть по течению так трудно!..

А как же пресловутый инстинкт, верный признак Форсайта? Что стало с пристрастием к собственности? Когда собирается гроза, оно должно бы побудить к защите Англии, она ведь прежде всего наша. Но нет! Инстинкт молчал. В конце концов, для чего они платят налоги, содержат правительство? Вот пусть оно и решает эти иностранные дела. Старшие вспомнили бы и армию – что ж она, даром ест хлеб? – и привели бы в пример буров или даже Судан. Каждому свое дело!

Именно эти свойства, достаточно развитые, учили их не соваться куда не просят, а уж тем более не лезть в пекло, когда другим за это платят.

На вопрос, куда же они двигались, провидец и писатель ответил примерно так:

«Вместе со всем человечеством – вниз по течению, к катастрофе».

Едва избежав поражения на крикетной площадке, Флер переехала в Липпингхолл с дочерью и няней. Кит собирался туда в конце семестра, Майкл – когда закроется сессия, к началу августа. В поместье ждала неприятность. Высокородная свекровь, раз и навсегда пренебрегшая местными запретами, пустила в садовничий домик бедное семейство. До его приезда оставалось дня три, но Флер тут же запретила ходить туда, за речку, одиннадцатому баронету, а главное – его сестре. Все вышло не так уж гладко, уроженцы Сити вели себя довольно подло с уроженкой лучших кварталов (а может, и наоборот – но об этом никто не спросил), но тщетно, Флер не внимала низшим по званию, а с нею – и Финти, верный адъютант, ненавидевшая всем сердцем мерзких микробов, которые, как известно, родятся и плодятся именно в бедных кварталах.

* * *

– Ну, а вдруг?

Кит не ответил. Он сидел у изгиба старой ивы, тянущейся, словно Тантал, к каменистой речке, и мечтал, чтобы сестра куда-нибудь ушла. День был жаркий, его разморило, спорить он не хотел.

– А что? – приставала Кэт. – Очень может быть. Нет, правда!

– Не пори ты ерунды!

Теперь не ответила Кэт. Сидела она дальше от воды, по-турецки, и, отмахивая каштановую прядь, вглядывалась в запретный берег, где лениво паслись коровы, но старалась при этом, чтобы брат не заметил, как интересуют ее обитатели домика.

Их было пять человек, мать с четырьмя детьми. Это она знала, успела сосчитать, когда они только приехали. Она как раз гуляла с Тигрой, миновала огород, отделенный ветхим забором, прошла через сливовый сад на поляну, от которой на тот берег вели деревянные мостки, и, остановившись с охапкой веток у колючей изгороди, увитой белым вьюнком, заметила, что «они» вылезают из фургона (позже Блоур назвал его «цыганской кибиткой», что и породило ее гипотезу). Был там мальчик ее лет, две девочки поменьше и совсем маленький ребенок, который закачался, как пьяный моряк, когда его опустили на землю. «…А звали их Флопси, Мопси, Хвостик и Пит…» – подумала она. Какие тощие, какая мать измученная! Кроме младшего, на удивление безликого, все были черненькие, смуглые, ей хотелось бы прибавить – «как чужеземцы», но скорее казалось, что их присыпали мелким какао. Больше увидеть не удалось, даже сейчас, когда она перестала притворяться и поднялась на ноги.

Пес, которого тоже беспокоили невидимые обитатели, только другие, помельче, стал чесаться, и так быстро, что вместо задней лапы мелькало какое-то пятно. Не уняв зуда, он упал на спину, поерзал, покатался по траве, сел и чихнул. Кто-кто, а он с жильцами управился.

Над водой, как всегда под вечер, собирались мошки – Кэт давно приметила, что они появляются перед чаем. Налетел ветерок, завился вихрем, осыпал ее ивовым пухом, принес через речку запах дикой петрушки, которую называют коровьей, хотя коровы ее не едят и пахнет она затхлым комодом.

– Нет, а что? – помягче спросила Кэт. – Очень даже бывает.

– Помыть их надо, – откликнулся Кит, грозно вздохнул и закрыл глаза, показывая тем самым, что его нельзя беспокоить.

Кэт стала разглядывать крышу и трубу (больше она ничего не видела), из которой, слегка извиваясь, поднимался к лимонно-розовому небу жидковатый дым. Как-никак, она была дочерью Флер и легко не сдавалась.

«Да, – думала она, страшась и убеждаясь все больше, – там цыгане, а у них – принц».

* * *

Когда Майкл смотрел из старинного окна, обращенного к югу и полузакрытого столь же древним плющом, он напоминал не столько баронета, который «свои владенья гордо озирал», сколько приходского священника, который, как им и свойственно, полагался «не на отцов, а только на себя».

Это было нелегко, так нелегко, что он подумал, насколько он слабее отца, хотя только что, проходя по залу, убедился, как они похожи. Майклу выпало редкое счастье, отец был и мудрым наставником, и добрым другом, а в такие времена очень не хватало отцовского разума и внимания. Такие? Нет, таких еще не было.

Все, даже самые ничтожные, дела показывали ему в тот день, как незаменим девятый баронет. С удивлением, если не с ужасом, слышал он свои глупые ответы – «конечно, нам очень нужны…», «совет надо убедить…», «да, подпишем…» и так далее, по всему реестру нужд и недовольств, в которых его избиратели выражали свою повседневную жизнь. А как им ответишь по правде, если думаешь, что через месяц-другой, да нет – через две-три недели все это будет неважно? Отец, тот бы знал или хоть помог бы не ощущать себя таким болваном. Отец, отец, последний из настоящих баронетов!

Как-то, в школьные годы, Майкл написал отцу, что ему не дается сочинение о чем-то таком военном; и тот посоветовал, для начала, сказать, что войны чаще всего начинаются осенью. «Понимаешь, надо собрать урожай. Голодный солдат – не солдат. Да здравствует брюхо!»