Украина воскресает! Только что сагитировал, залучил в нашу просвиту трех новых членов: учителя слободской народной школы, соседнего столяра и ночного сторожа. Играй! Так! Так! К сучьей матери иди, святая Русь, арбуз тебе в твой толстый державный зад! Слушай, как звонит и играет Украина! Встают из могилы седоусые запорожцы, садятся на коней. Цоки-цоки!.. Слышишь, мчатся? Седоусые рыцари…

М а р и н а (играет). Покойниками не завоюешь. Эх, если бы повстанцы! Да молодые, отец!

С т у п а й - С т е п а н е н к о. Мчатся за золотым счастьем по вечным степям Украины. Глядь — заря. Стали над веками, блеснули пиками. Гэй!..

М а р и н а. Гэй! Пушек бы нам и пулеметов вместо фантазий, таток!

С т у п а й - С т е п а н е н к о. Что?

М а р и н а. Ничего! Ты, таточка, поэт, говорю.

С т у п а й - С т е п а н е н к о. Я — украинец! Подожди, Мариночка, я сейчас буду с ними христосоваться. (Звонит по телефону.) Пожалуйста, двадцать три ноль семь… Директор гимназии?.. С вами хочет похристосоваться украинец Иван Степанович Ступай-Степаненко. Украина воскресла! А вы отвечайте: воистину воскресла! Ха-ха! (Кладет трубку.) Играй, Маринка, «Патетическую»! (Звонит.) Пожалуйста, семнадцать два ноля… Его дит-ство генерал-майор Пероцкий?

14

П е р о ц к и й (у телефона, в мундире). С кем имею честь?

С т у п а й - С т е п а н е н к о. С вами волит похристосоваться на своей земле украинец Иван Степанович Ступай-Степаненко. Украина воскресла, ваше дит-ство!

П е р о ц к и й (переждав, пока уравновесилось сердце). Отвечаю. Смир-но! Равнение на единую, неделимую, господа украинцы!

С т у п а й - С т е п а н е н к о. По-украински не так, ваше дит-ство! Церемониальным маршем на одного генерала дистанция, из Украины шагом… геть! Маринка, играй «Патетическую»!

15

З и н к а, Ж о р ж.

З и н к а (читает). «Даю настоящую расписку нашей горничной Зинаиде Масюковой в удостоверение того, что я, по поручению моего папы, генерала Пероцкого, получил от нее семь рублей квартирной платы и, по поручению папы же, заплатил эти деньги за первый мой визит к ней и семь рублей добавочно за папу, который не заплатил ей за свой первый визит еще в тысяча девятьсот тринадцатом году, тоже на пасху. Воспитанник энского кадетского корпуса Жорж Пероцкий». Так. Теперь ты, Жоржик, ступай домой.

Ж о р ж (на коленях). Ну разорви… Прошу вас, разорвите. Ну хоть не показывайте! Не покажете? Нет?

З и н к а (выпроваживает его, закрывает дверь. Одна). Ой боже, как тяжело!.. (Берет гитару, играет и напевает молитву на мотив песенки «Отчего ты бедный, отчего ты бледный».) «Ой, боже мой, боже!.. Разве не поможешь? Иль, может, бесплатно помочь мне не можешь? Ужель и ты, боже, да хочешь того же?». Так приходи.

16

В подвале, как статуя, Н а с т я. Окаменела — в комнату вползает  с о л д а т  с Георгиевским крестом.

С о л д а т. Узнаешь, Настя, мужа? Здравствуй! Видишь — укоротили меня немного, сделали ниже всех. Ну ничего! Пойду к своим, на завод, может, поднимут. Кажется, сказал «пойду». Поползу!! Второй уж месяц ползу. К тебе. Чего же ты стала, Настя? Принимай в объятия героя, половину мужа своего! (Дополз до половины подвала и заплакал.)

II

1

День. Солнечно поблескивает геликон. Я без сна, неутомимо шагаю по комнате. Подо мной периодически бьют куранты. Марина играет все ту же «Патетическую сонату», но сегодня я уже слышу не звездное grave и не светозарное allegro molto e con brio, а солнцецветное adagio cantabile. Ну а мне, конечно, грезится: безмерная степь, над ней плывет в челне аргонавтов она. Конечно, бровь чуточку изламывает, глаза голубые, на веслах цветы и роса. И вот вторично приходит ко мне мой неромантический друг  Л у к а.

Л у к а. Доехал?

Я не понимаю. Молчу.

(Язвительно.) К ее воротам?

Я молчу.

Ну письмо ты, разумеется, разорвал?

Я (патетически). Отнес, Лука! Ей-богу, отнес!

Л у к а. Ну и что? Как?

Я. Отгадай: что это за дорога, по которой мир идет тысячелетиями и не знает устали?

Л у к а (поняв безнадежность моего любовного состояния, решительно). Дорога революции!

Я. Дорога любви, Лука. Отгадай: без какой дороги мир давно уже бродил бы старым евнухом по пустыне жизни?

Л у к а. Без дороги революции, как вот ты сейчас тут евнухом бродишь. Слушай, Илько! Сегодня в одиннадцать манифестация. Организаторы — все те, кто революцию превращает в оперетку или литургию, а классовую борьбу — и целованье и парады, сказал нам петроградский товарищ. И я говорю. К ним, верно, присоединятся и ваши украинцы — уже с полотенцами, сосватались. Большевики организуют контрдемонстрацию. Понимаешь? Наши заводские ребята все за большевиков. Мне поручили раздавать литературу на нашей улице и агитировать против войны, за восьмичасовой рабочий день, за подписку на «Правду». Идем, а? На улицу! Поможешь раздавать литературу. А то и так просто. Чтобы нашего брата было больше.

Я. Я пойду… Только немного позже.

Л у к а. Почему?

Я. Я… сейчас иду к ней. Не веришь? Я уже давно пошел бы, но стерегли меня, не пускали, Лука, два диких зверя: застенчивость и нелюдимость. А сегодня я всю ночь проходил и наконец истомил их, проклятых, и усыпил. Спят. И я пойду! Сейчас! Я уже и первые слова приготовил для нашего свидания: «Вы не удивляйтесь, что я непрошено вхожу, но и вы непрошено вошли ко мне в сердце!» Нет, не так. Скажу просто: «Здравствуйте!» И не так: «Дома?» — «Дома…» Нет: «Я вошел не спросясь, это привилегия нищих и влюбленных».

Л у к а. Нет, ты уж лучше так: «Дома?» — «Дома». Тогда ты: «Простите, но у меня не все дома, и я пришел, чтобы вы посмотрели на идиота с иконкой вечной любви, с девичьим передничком вместо красного знамени. Да если бы только идиота! Негодяя! Изменника!» Вот… И знай, Илько, я последний раз пришел к тебе, последний, и говорю прямо: стихи мы с тобой писали, арифметике научил ты меня, географии, книжки читали, дружили, но если ты сейчас не выйдешь на улицу, то есть на путь революции, то я тебе не друг и ты мне не товарищ. Раз! Два! Три! (Ушел.)

Я (вслед ему). Ведь ты же сам понимаешь, Лука…

Л у к а… Ну смотри — я иду…

2

И я действительно иду по лестнице вниз. Опять одним течением меня несет к ее дверям, другим — относит вниз.

3

Неподслушанный разговор.

М а р и н а (перестает играть). Будет?

А н д р э. Marinon! Еще и еще!

М а р и н а. Неужели и вам нравится?

А н д р э (ревниво). «Неужели и вам»! А еще кому?

М а р и н а. Угадайте.

А н д р э. Ну, понятно кому. Ему!

М а р и н а. Угадали. Сегодня даже ночью разбудил. (У Андрэ глаза полезли на лоб.) «Сыграй, дочка, «Патетическую», что-то мне не спится».

А н д р э (облегченно). И я бы вас разбудил, если бы вы позволили.

М а р и н а. Ему от этой музыки все какие-то запорожские рыцари приходят в голову, вечные украинские степи, Украина. Ну а вам что?

А н д р э. Мне? Угадайте!

М а р и н а. Россия?

А н д р э. Воздаю честь, но нет.

М а р и н а. Революция?

А н д р э. Приветствую,