пытаясь поцеловать, но я отталкиваю его, не даюсь, и он с рычанием дает себя оттолкнуть. — Я жилы рву, чтоб вовремя. Поскорее чтоб.

— Я видела, как скоро ты приехал.

— Я приехал к тебе, как только смог. Она все мозги мне дома выебала…

— Это твои гребаные проблемы, — заявляю твердокаменно. — И ее.

— Я устал за эту неделю, как сволочь, и я все равно пригнал бригаду. Даже техника на объекте уже.

— На хера тебе так скоро? — спрашиваю. — Куда ты гонишь?.. На хер тебе столько бабла и так срочно?

— Да не только в бабках дело. Там, блять, ебнутые сроки.

Мне не жалко его, а жалко себя, только себя и никого, кроме себя. Твержу себе это, пока мы добираемся до карточного домика.

* * *

Техника и правда на объекте и Аднан доволен. Увы, мое колесование и четвертование на этом не кончается.

— Так, где б щас распечатать комплект планов работ для бригады…

— Давай у тебя, — говорит мне по-русски Рик. — К тебе ближе, — и, не дождавшись, сообщает Аднану по-немецки: — У нас можно. Тут недалеко.

Я бы не поехала, клянусь. Я бы не повезла их ко мне, но ведь и правда — гребаный карточный домик так близко от моего дома… так близко…

— Если все сделаем — заебись… — бубнит Рик, беспорядочно лапая меня, пока я опустошенно лапаю принтер. — В отпуск рванем… Только мы. Только ты и я. Я тя возьму.

— Если я поеду, — «соглашаюсь» безэмоционально.

Моя реакция и сердит его, и удивляет, и повергает в отчаяние — я вижу.

Меня стошнит сейчас не от этого, и не от того, что все это перенеслось ко мне домой, а от того, что Рик впервые с тех пор, как знаю его, кому-то сказал про мою квартиру «у нас» — но когда сказал… кому сказал… зачем сказал…

Выношу на лестничную эти злополучные распечатки и Аднан расцветает.

— Умничка, — и — нам с ним: — Пошли бухнем для разрядоса. Пойдем, — трогает меня за локоть. Пока не видит Рик, норовит в шутку схватить за талию, но я уворачиваюсь.

Делаю ему «глазки», он тоже делает мне «глазки» и складывает руки в знак мольбы о примирении:

— Не будь стервочкой, ты ж не такая.

Я и правда не такая, верней, мне хочется быть похлеще, чем просто «стервочкой».

Криво улыбаюсь ему в ответ, показушно потирая шею.

— Прости за наезды, — понимает он. — Ты молодец.

— Какие наезды? — прозревает, наконец, появившийся Рик. Проснулся, блин. — А? — подступает к Аднану, когда тот не отвечает. — Братан, какие наезды?.. Ты че?

Мгм, теперь разбираться, что ли, полезет, этого мочить? Тош-ш-шнит-т-т, не хочу… Поздно… И мне не до этого сейчас, не до их разборок, у кого яйца больше. Я ж — так, предлог просто. Плевать на них. Плевать на все.

— Ниче, — «отмахиваю» Рика, мол, ничего не надо, а Аднану зыркаю — живи, мол, тварь. Этот вообще ведет себя со мной по-свойски. У него такие наезды, по-моему, признак полуродственных отношений. Он, кажется, не осознает, чего избежал сейчас. Зовет нас:

— Ну поехали…

— Съездим ненадолго… — начинает было Рик, все еще зыря волком на Аднана, но дав мне уболтать себя.

— Сам езжай, — говорю я.

— Чего?.. — легонько звереет он. Его, наконец-то, проняло, достало. Он устал. Он и меня запарил уже.

— Ты меня понял.

— А ну давайте, миритесь там, — трубит Аднан. — Нам проект вместе делать.

Мы не слышим его.

* * *

Аднан уходит-уезжает несолоно хлебавши, а я разворачиваюсь и ухожу к себе. Рик следует за мной, хватает дверь, не дает ей захлопнуться у себя перед носом.

В квартире он наседает на меня, протыкая горящим взглядом:

— Кати, еб твою мать, да что с тобой не так? Почему именно сейчас надо было включать стерву?

— Это с тобой что-то не так, Рикки, — возражаю. — Сутенер ты хренов.

Словно даю ему под дых. Услышав «Рикки» и «сутенер», он на мгновение сжимает кулаки, но я не боюсь его. Моя видоизменившаяся было ярость разгорается с новой силой и пламя, выбив стекла, жарким, гневным столбом взметается прямо в мрачную ночь. Не помню, чтобы со мной когда-нибудь такое было.

— Че ты сказала?..

— Не смей пытаться подкладывать меня под своих друзей. Или партнеров. Свою бери и ее подкладывай. Меня не надо.

— Охуела?! — только бросает он зло-ошеломленно и даже слабо тыкает мне в щеку пятерней.

— Будешь руки распускать — найду управу, — продолжаю я спокойно-угрожающе.

— Да… ты… че… с-с-стерва ты…

Я и сама понимаю, какой это абсурд. Распускать руки он не станет, а его ругань — это потому, что он шокирован моими упреками, взбешен тем, что взбрыкнула против него. А у меня накипело до того, аж через край пенится — неимоверно захотелось высказать ему.

Он в злом, отчаянном, взбешенном недоумении. Сильнее этого недоумения только… его желание меня.

И — гад такой, сволочь… я ведь тоже хочу его до помутнения рассудка. Хочу — пусть мне плохо, зло и больно, пусть бесит он меня, как дьявол — хочу… И он видит это. Видит меня насквозь — и нас с ним колотит на пару.

— Кати… да еб твою мать… — уже почти жалобно скулит он, срывая с меня трусики. — Что с тобой, а…

Рик шлепает меня голой попой прямо на стол и с мучительным полустоном-полуревом вваливает член в мою киску, мокрую от стервозного возбуждения.

— Ты че, а… — он толкает меня, толкает, рвет зубами блузку, лифчик — не на них он злится, этот волчара.

Ему хочется мяса — и он грызет мои сиськи, гонит мне на глаза взбудораженные, помешавшиеся, радостно-злые слезы, слезы дикого экстаза. В экстазе этом я поощрительно похлопываю его по затылку, чтоб не прекращал терзать меня.

У меня голова кружится от его злобной любовной дикости. Я с наслаждением царапаю ему спину, вонзаю ногти ему в задницу — он не один такой, мне тоже мяса хочется.

— Кончай, стер…вочка… — рычит он мне в шею одними только зубами.

Он даже раньше моего понял, что я собираюсь делать, потому и смеет приказывать мне.

— А-а-а… ты… сволочь… гад… рычу я — и кончаю.

И он в ту же секунду заливает мою киску спермой: — М-м-м… на те… на-а….

Как быстро заварилась буря, каким огнем полыхнуло, раскололось небо. Дождь… снег… град — все это только что подарили мы друг другу в порывах злого ветра, холодного, исполосовавшего нам щеки, спины, кожу. Мы мокрые от пота, от спермы… залитые дождем… или слезами…

Мы кончили, но