Наверное, в темноте я сбился с пути. Я уже представил себе, как будет хохотать Сэл – это после того, как я проверял, запомнила ли она дорогу! Чувствуя себя ужасно глупо, я уже собрался идти назад, когда облака разошлись и луна открыла то, что только что было спрятано.

Дерево свалили.

По правде говоря, выглядело это так, словно его каким-то образов вырвали. Разлом выглядел не как после ударов топора, а как будто его выломал разозлившийся великан.

Если бы я прошел еще несколько шагов, то налетел бы на него: оно полностью перегородило путь. Оно отчасти перекрыло ручей, так что воде приходилось просачиваться в обход, смачивая траву.

С колотящимся сердцем я подошел к сломанному стволу. Если дерева нет, это еще не значит, что туннель исчез. Упавшее дерево ведь не должно было на нем сказаться! Корни же остались на месте…

Корни остались, но над ними поработало что-то, что кусало остро и глубоко. И везде, где корни были разорваны, разрезы заполняло что-то темное и липкое – похожее на кровь.

Я дотронулся до этой штуки – и она пристала к пальцам, а когда я ее понюхал, то и пахла она как кровь.

Дыра между корнями исчезла.

Ее не просто засыпало. Она полностью исчезла, словно ее никогда и не было. Там, где она раньше была, росла трава.

– Питер! – выдохнул я и рухнул на колени.

Питер откуда-то узнал наш план – мой и Сэлли. Может, он в тот день был в лесу? Увидел, как Сэл меня поцеловала, услышал наш разговор о том, чтобы уйти с острова.

Это объяснило бы вспышку, которую видела Сэл – и почему никаких признаков чужого присутствия там не оказалось. Питер умел прятать следы.

Питер улизнул от дерева – возможно, ночью, когда мы все спали – и уничтожил дверь в Другое Место, чтобы мы никогда-никогда не смогли уйти.

Этот остров принадлежал Питеру, и теперь мы стали его пленниками.

– Нет! – бросил я, вставая.

Я не намерен здесь оставаться. Остров окружает вода. Мы сделаем лодку и уплывем. Мы можем украсть шлюпку у пиратов. У них же есть гребные шлюпки, на которых они высаживаются на берег. В такой маленькой лодке трудно будет переплыть через океан, но, может, нам попадется корабль с дружелюбным народом, который возьмет нас на борт.

А если нет… Лучше все, что угодно, даже умереть в океане, только больше ни мгновения не оставаться в компании сумасшедшего мальчишки, готового устроить нам тюрьму на своем райском острове.

Если Питер попробует нам помешать, попытается что-то сделать остальным, я его убью.

В тот момент я понял, что смогу это сделать. Очень долго память о нашей прежней счастливой жизни меня останавливала, но теперь – нет.

Питер мне не брат. Он мой враг.

С кинжалом в руке я перешел на бег.

* * *

Меня не так долго не было у дерева – но это оказалось достаточно долго.

Я не знал, что буду делать, когда доберусь до поляны: может, разбужу Питера и заставлю со мной биться, а может – перережу ему горло спящему. Я просто знал, что мне нужна его кровь, нужно увидеть, как гаснут его зеленые глаза, навсегда покончить с его властью надо мной.

Я уже не мог вспомнить, почему его улыбка когда-то так много для меня значила. Сейчас мне нужна было от него всего одна улыбка – узкая красная полоса там, где улыбке быть не положено.

(серебряный проблеск в темноте)

(что ты наделал?)

(ручонки, покрытые кровью)

Видения-воспоминания мне мешали. Я отогнал их и вошел в дерево, готовый схватиться с Питером, навсегда со всем этим покончить.

Он исчез – и Чарли тоже.

– Нет! – ахнул я и пнул шкуры, на которых они спали. – Нет-нет-нет-нет!

Сэл, Кивок и Грач сели, плохо соображая со сна.

– Где Питер и Чарли? – крикнул я.

Грач и Кивок вроде даже не поняли, о чем я – а вот Сэл тут же вскочила.

– Кажется, ушли, пока мы спали, – сказала она.

Лицо у нее было белое и испуганное. Она протянула мне руку, но я ее оттолкнул:

– Я думал, что могу на тебя полагаться.

– Джейми, прости! – сказала она. – Я виновата.

– А чего ты орешь всего-то из-за того, что Питера с Чарли нет? – удивился Грач.

– Потому что Питер ненавидит Чарли, – объяснил Кивок. Значит, он тоже понял, чего Питер добивался. До того, как погиб Туман, он и не заметил бы. – Мы можем его выследить.

Я покачал головой.

– Нет, за Питером и днем трудно следить. А ночью – вообще невозможно.

– Куда он его мог увести? – спросила Сэл.

Я тут же подумал про крокодилий пруд, но тут же сообразил, что Питер не повел бы Чарли в настолько очевидное место. Он бы знал, что я вспомню тот рассказ и побегу туда спасать Чарли.

Есть только одно место, куда он мог отправиться, потому что считал бы, что нам ни за что не догадаться.

– Многоглазы, – сказал я. – Он ведет Чарли к гнезду.

– Разве Чарли туда за ним пойдет? – спросил Кивок. Теперь побледнел и он. Кивок никогда по доброй воле не приближался к прерии, или даже к ее границе. – Он боится Многоглазов.

Пока мы разговаривали, я собирал все, что могло пригодиться: луки и стрелы, ножи, камни, рогатку, острые палки, особые камни, которые помогали нам разжигать огонь. Я засовывал все в свой заплечный мешок.

– Питер уже приручил Чарли, – сказал я. – Он поверит всему, что скажет Питер, сделает все, что делает Питер. Если Питер сказал, что будет очень весело пройти через прерию ночью, то Чарли пойдет.

Я выскочил из дерева, и остальные за мной, хотя судя по виду Грача, он так толком и не понял, что происходит.

Я не стал идти по тропе, которая вела к Медвежьей берлоге, а двинулся к лесу по другую сторону поляны. Оттуда можно пройти напрямик к центральной части прерии, а Многоглазы гнездились именно там.

У края деревьев я остановился. Я не мог положиться на то, что не ошибаюсь.

Если я ошибаюсь, я навеки лишусь Чарли. Та история… все время та проклятая история, которая преследует нас с Чарли.

– Идите к крокодильему пруду и убедитесь, что они не там, – велел я Кивку с Грачом.

Кивок стиснул зубы.

– Не надо уводить меня от Многоглазов просто потому, что я боюсь.

– А я и не увожу, – сказал я. – Я просто не хочу, чтобы Чарли умер, если я ошибся насчет того, куда его взял Питер.

Кивок заглянул мне в глаза – и поверил мне. Он схватил Грача за руку, и они побежали в обратную сторону.

А потом побежал и я – к прериям Многоглазов.

Сэл бежала вровень со мной. Она не спотыкалась, не сбавляла скорости, не останавливалась. Она просто держалась рядом со мной: ее гнал тот же страх, который подстегивал и меня.