– Подвергнувшиеся насилию, беспризорные, сироты, так называемые «трудные» – сам знаешь, кто к этой категории относится. Когда-то таких отправляли в тюрьмы или в детские колонии комитета по делам несовершеннолетних, но теперь эти места настолько переполнены четырнадцатилетними убийцами, насильниками и грабителями, что их пытаются распихать по обычным приютам или заведениям вроде Ла-Каса. В общем, эти учреждения берут детей, которые больше никому не нужны – тех, кого не пристроить в обычные детские дома или приемные семьи, поскольку у многих серьезные физические и психологические проблемы – ДЦП[56], слепота, глухота, умственная отсталость… Или они уже по возрасту не годятся, чтобы привлечь приемных родителей. У многих матери сидят в тюрьме – в большинстве своем наркоманки и алкоголички. Мы всегда старались передать их в индивидуальные семьи, но часто никто не хочет их брать. Суммирую, дорогой: хронические подопечные суда по делам несовершеннолетних.

– А как подобные места финансируются?

– Алекс, если опираться на местное и федеральное законодательство, то лицензированный оператор может получать из бюджета более тысячи долларов в месяц на одного ребенка – если знает, как все правильно оформить. Дети-инвалиды приносят больше – ты получаешь компенсацию за все специальные медицинские услуги. И, кроме того, я слышала, что Маккафри просто мастер привлекать частные пожертвования. У него обширные связи – возьми хотя бы землю, на которой расположено заведение. Двадцать акров в Малибу, некогда целиком и полностью принадлежавших государству. Во время Второй мировой там размещали интернированных японцев. Потом был трудовой лагерь для впервые судимых – растратчиков, политиков, такого вот рода публики. Он убедил округ сдать ему участок в долгосрочную аренду. На девяносто девять лет за чисто символическую плату.

– Должно быть, умеет разговаривать.

– Умеет. Опыта ему не занимать. Некогда миссионерствовал в Мексике. Я слышала, он там примерно таким же местом управлял.

– Почему же переехал сюда?

– А кто его знает? Может, надоело пить все, кроме обычной воды. Может, соскучился по жареной курятине из «Кей-Эф-Си» – хотя я слышала, теперь там и таких наоткрывали.

– А что это вообще за место? Приличное?

– Ни одно из этих мест – не сказочная Утопия, Алекс. В идеале это должен быть небольшой домик в пригороде, со штакетником вокруг, клетчатыми занавесочками, зеленой лужайкой, папочкой-мамочкой и собачкой Шариком. В действительности же семнадцать тысяч детей еще только ждут рассмотрения своих дел судом по делам несовершеннолетних в одном только округе Лос-Анджелес. Семнадцать тысяч никому не нужных детей! И они валятся в эту систему быстрее, чем их можно – какое ужасное слово! – обработать.

– Это просто невероятно, – произнесла Робин. Вид у нее был крайне обеспокоенный.

– Мы превращаемся в общество детоненавистников, дорогой. Все больше и больше малолеток становятся жертвами всякого рода насилия и оказываются оставленными без присмотра. Люди заводят детей, а потом передумывают. Родители не хотят брать на себя ответственность за них, так что спихивают их государству – каково слышать это от старого социалиста, Алекс? А аборты? Надеюсь, это тебя не задевает, поскольку я за свободу ничуть не меньше – если даже не больше, – чем любая другая женщина. Да я орала про равные условия оплаты, еще когда Глория Стайнем[57] юношеские прыщи давила! Но давай смотреть правде в глаза: все эти оптовые аборты, которые мы имеем, – всего лишь еще одна форма контроля рождаемости, еще один выход для людей, желающих избежать ответственности. И это все-таки детоубийство в каком-то смысле, разве не так? Хотя, может, это действительно лучше, чем сохранять детей и уже потом пытаться от них избавиться – не знаю…

Оливия вытерла вспотевший лоб и промокнула верхнюю губу бумажной салфеткой.

– Простите меня, что подняла такую муторную тему. – Встала и расправила платье. – Давайте-ка посмотрим, как там наш штрудель.

Вернулась она с дымящимся противнем.

– Только подуйте – горячий.

Мы с Робин переглянулись.

– У вас такой серьезный вид – я что, испортила вам аппетит всей этой полемикой?

– Нет, Оливия. – Я взял ломоть штруделя и откусил кусочек. – Вкуснота! И я с тобой полностью согласен.

Вид у Робин был мрачный. Мы уже обсуждали тему абортов множество раз, но к общему мнению так и не пришли.

– Ответ на твой вопрос: место приличное – по крайней мере, пока я работала в ОСО, никаких жалоб на них не поступало. Все удобства, на вид все чистенько, да и место козырное – большинство этих детишек видели горы только по телевизору. Возят детей на автобусе в государственные школы, когда есть особая нужда. А так у них своя школа, прямо на территории. Сомневаюсь, правда, что кто-то помогает им с домашними заданиями – это вам не сериал «Папа знает лучше», – но Маккафри поддерживает там порядок, прилагает множество усилий, чтобы привлечь всякие местные сообщества. А это означает, что все происходит на глазах у общественности. Почему тебе так хочется все про этот детский дом вызнать – думаешь, что смерть ребенка была подозрительной?

– Нет. Пока нет никаких причин что-то подозревать. – Я еще немного подумал над ее вопросом. – Думаю, что просто закидываю удочку наугад – вдруг что попадется.

– Хорошо. Только когда ловишь карасей, не нарвись на акулу, дорогой.

Мы вяло пощипывали штрудель. Оливия крикнула в гостиную:

– Эл, хочешь штруделя – с инжиром?

Никакого ответа я не услышал, но тем не менее она положила немного выпечки на тарелку и отнесла туда.

– Славная тетка, – сказала Робин.

– Одна на миллион. И жесткая – палец в рот не клади.

– И умная. Тебе надо послушать ее, когда она советует быть поосторожней. Алекс, будь добр, оставь детективную работу Майло.

– Я позабочусь о себе, не волнуйся. – Я взял ее за руку, но она отдернула ее. Я собрался было что-то сказать, но тут в кухню вернулась Оливия.

– Тот убитый торговец – ты сказал, что он был волонтером в Ла-Каса?

– Да. У него похвальная грамота в кабинете.

– Наверняка он был членом «Джентльменской бригады». Это такая затея Маккафри, чтобы привлечь к детскому дому деловое сообщество. Он договорился с крупными предприятиями, чтобы их руководители иногда по выходным работали с детьми на добровольных началах. Насколько со стороны «джентльменов» это добровольно, а насколько результат давления их боссов, я не знаю. Маккафри выдает им фирменные блейзеры, значки и грамоты с подписью мэра. Собственное руководство их тоже за это как-то поощряет. Наверное, и деткам что-то все-таки перепадает.

Я подумал о Бруно – психопате, работавшем с беспризорными детьми.