— Как приходила с веснянками к нам весна, так и будет приходить, как встречали мы в игрищах солнцеворот, так и будем встречать, и зелёные ветки для наших богов будем приносить как раньше.

И все поняли, что теперь отступничество от язычества будет приравниваться к колдовству. Но значило ли это, что и своего старшего брата-христианина Дир относил к разряду колдунов?.. Наверное, значило! И тогда у многих по телу пробежали мурашки. А тут дружинники приволокли к могильному холму Аскольда ещё нескольких пойманных в лесу христиан, и Храбр-оборотень собственноручно срубил им головы, не пощадив и самых маленьких.

Дир на кровавое дело глядел спокойно. «Даже с одобрением и наслаждением... — отметил про себя Вышата. — Начались времена бедовые. Начались...» — Вышата опустил голову и тихонько пошёл к вымолам. Его уход домой не остался незамеченным...

Дир по дороге в княжеский терем на Старокиевской горе, где он теперь окончательно поселился, взяв Забаву, жену Аскольда, в свой гарем, обратился к Радовилу:

— Воеводу Вышату и сына его я бы так же казнил, как христиан, но за боилом стоят корабельщики, народ особой закваски и нужный нам, а у Яня большая ратная сила...

— Ничего, княже, дай время — и мы всё образуем как надо!

«Ишь, «мы», то-то «мы»... Нет уж, не «мы», а «я»... Отныне будет так! Хватит, по-мы-кались... Одного, который делал вид, что «мы» — это я и он, уже нет в живых, — Дир оглянулся на могильный курган брата, а затем исподлобья посмотрел на верховного жреца. — Нужно будет, и тебя в живых не оставлю!»

Уловив перемену в настроении Дира, Радовил присмирел. «С этим князем надо ухо держать востро: что не так — не моргнув, насадит провинившуюся головушку на кол... И заставит плевать на неё! Аскольд другим был...»

Сравнение одного князя с другим помимо воли вышло не в пользу Дира, хотя Радовил держал его сторону и поэтому умертвил Аскольда. «Жил бы, если б веру грека не принял... Грача чёрного следовало бы ещё раньше удавить или убить... А старшего архонта всё же жаль. При нём жилось понятнее... — раздумывал верховный жрец, поёживаясь не то от морозца, не то от недозволенных мыслей. — Ас Диром тяжело будет! Очень тяжело! Но теперь что ж?! Журавлиная походка не нашей стати. Лучше низом, нежели горою. Тихо не лихо, а смирнее прибыльнее!»

Каждый по-своему решает, как ему жить и служить. У всякого скомороха свои погудки. У Храбра в почёте такие речения: «Резвого жеребца и волк не берёт. У лихого жеребца и косяк цел. Удалой долго не думает. Отвага — половина спасения». В этом Храбр-оборотень был очень похож на Еруслана, поэтому Дир, как и бывшего предводителя татей, любил нового старшого и доверял ему. Доверил князь Храбру содеять и ещё одно щекотливое дело...

Дорогих князю молодок и мальчиков уже привезли на Старокиевскую гору: Дир сам ещё раз тщательно отобрал их к себе в гарем. А остальных, кои не вошли в него?

— Храбр, — позвал он своего верного головореза, — крови ныне не надо... Затолкай оставшихся в мешки, завяжи сверху узлом и принеси в жертву Днепру-Славутичу.

— Будет исполнено, господине!

— Потом скачи в лес, в терем, а там уже можешь своим рукам волю дать. Никого не жалей. Истреби всех, а терем сожги... Обветшал, по ночам в ветер скрипит, тоску нагоняет... Он стоит очень давно. В нём ещё великий мой предок князь Кий обитал... А мы, если нужно будет, новый терем построим. Понял меня?

— Да как не понять, княже! Не то мудрено, что проговорено, а то, что не договорено.

— Ишь ты! — восхитился Дир. — А я думал, Храбр, что в твоей голове мысли одни — кого зарезать...

Оборотень громко с наслаждением захохотал. И всё содеял так, как говорил ему Дир.

Когда об очередном деянии киевского князя узнал в Новгороде Рюрик, он сказал своим ближним:

— Великих свершений от такого князя ждать нечего. Если бы у Дира в груди билось сердце орла, он бы вызвал брата на поединок...

— Как ты это сделал, — вставил кто-то из боилов.

— А так... — продолжал Рюрик, уже обращаясь к одному лишь Одду, брату своей жены. — Вижу, как, дорвавшись до власти, Дир кровь льёт понапрасну... Нет, недостоин он уважения, и, если окончит свою жизнь бесславно, я его жалеть не стану.

Одд согласно кивнул.

Эти слова новгородский князь сказал потом и поздно народившемуся от Ефанды своему сыну Игорю, когда тот подрос. Но Рюрик до самой смерти ничем не выдавал своей неприязни к Диру: Новгород также широко и открыто торговал с Киевом, также хлебосольно принимал киевлян, которым случалось бывать в Руси Северной.

Весть о том, что в церкви вместе с греком сожгли русского князя, застала епископа Михаила в Херсонесе, откуда он уже собирался отплыть в Константинополь. Узнал об этом от купцов-киевлян, ехавших по торговым делам тоже в столицу Византии. А купцы, возвращавшиеся оттуда, огорошили епископа и другой вестью, не менее, а может быть, и более прискорбной, чем предыдущая: в Малой Азии Василий Македонянин изрубил в походной палатке на куски дядю императора Михаила Третьего Варду... В самом мрачном настроении прибыл Михаил домой. Как бы зря прошла духовная миссия в Киевскую Русь: главный его крестник Аскольд, нареченный Николаем, погиб и умерщвлены почти все русские христиане. А тут ещё жуткое убийство Варды... «Что дальше-то будет?.. Господи, спаси и помилуй!»

Почему так сильно напугало убийство Варды епископа Михаила? Не потому, что не стало всесильного при императорском дворе человека, которого называли кесарем и который покровительствовал сторонникам Фотия, а потому, что неумолимо наступало другое время — пора иных фаворитов.

Сосланный патриарх Игнатий, узнав о гибели Варды, возликовал настолько, что несколько дней кряду не выходил из монастырской церкви, вознося благодарственные молебны Христу Спасителю. Огорчали патриарха лишь смерть в Риме Николая Третьего и повеление нового папы Адриана Второго вызвать к себе из Великоморавии солунских братьев. Но Игнатий понимал, что повеление ещё не означало смену курса в политике нового папы. Может быть, он, как Николай Первый, наложит запрет на проповедническую деятельность славянских просветителей. Хотя, если б даже косвенно предполагалось такое, Фотий вряд ли отпустил бы своих любимцев в Рим, да ещё с частью мощей святого Климента... Ну что ж, подождём, посмотрим, чем закончится сия духовная миссия. А Игнатий и его сторонники умеют ждать. И выжидать... И Бог на их стороне: разве гибель Варды тому не доказательство?! Хорошо, если бы такая участь постигла и Михаила, и Фотия... Хотя последний как сатанист должен подвергнуться сожжению в утробе Медного Быка. Быть изрубленным на куски, как Варда, для него — счастье!.. Лёгкая смерть...

А изрубили Варду при следующих обстоятельствах. В очередной раз, когда император Михаил Третий приехал из Константинополя на место боевых действий в Малую Азию, Василий-Македонянин, одержавший ряд локальных побед над арабами, заявил василевсу — византийскому императору, что на жизнь его Варда готовит покушение. Михаил посмеялся над шталмейстером. Но Василий не отступал: