— Мужей не было! Не было! — поспешно сказала Настя, ибо увидела, как этот пожилой воин уже начал поглаживать рукой хвост плётки.

Девственниц отобрали, а из группы молодиц стали выводить женщин постарше, не столь красивых, с опущенной грудью или со складками на животе и бёдрах. Отвели их ещё дальше. Пожилой воин подошёл к другому помоложе, с перьями на тюрбане поменьше, распоряжавшемуся набегом на селение древлян и сжигавшему мужчин живыми, и начал выговаривать ему. Настя поняла, что пожилой начальник ругается потому, что привезли плохой товар. И с ужасом подумала, что с женщинами постарше, наверное, поступят так же, как с юницей с родимым пятном на лбу. А их повезут куда-то продавать, и, конечно, повезут далеко от родных мест, хотя они и так уже находились неблизко от дома.

Высоких, статных молодиц тоже поставили в сторонке. Отобрав пленниц, воины ушли в вежу[95]пить бузу и есть сваренную в котлах баранину. Затем из неё вышли печенежские женщины, неся на деревянных подносах дымящиеся куски мяса, и начали бросать их древлянкам, смеясь над тем, как они жадно, расталкивая друг друга, хватали пищу на лету, словно собаки.

Настя не стала ловить мясо, даже не притронулась к нему, лежащему на траве, хотя чувствовала голод. Перед глазами стояла окровавленная, отрубленная голова юницы, и кусок в горло не лез... Заметила, что за ней наблюдает вышедший из вежи стройный красивый юноша, видно, сын того пожилого начальника, так как был одет в чистые одежды и резко выделялся среди остальных.

Он подошёл к Насте и протянул ей лепёшку. Насытившись, Настя улыбнулась ему, а он нежно погладил пальцами её грудь и приложился лбом к её упругому голому животу.

— Кажется, ты понравилась этому юноше, — произнесла девушка, чуть постарше Насти. — Тебя, наверное, не повезут дальше. Оставят здесь.

Затем девственниц и молодиц согнали вместе в длинное, плохо крытое деревянное помещение, в котором стояли такие же длинные лавки. Снова девственниц отделили в одну сторону, молодиц в другую. Дав всем напиться воды, приказали ждать. Девушка постарше, оказывается, хорошо знала печенежский язык и начала Насте и подругам переводить:

— Говорят, что скоро у воинов наступит время женских утех. Наиболее отличившимся при набеге они отдадут самых красивых, а нас трогать не будут, так как мы, девственницы, на торгах хорошо ценимся... Но купят нас в конце концов для того, чтобы потом мы ублажали будущих хозяев, поэтому хотят показать нам, что сейчас станут делать отважные воины с молодицами...

Подошёл распорядитель и на русском языке сказал:

— Вам велено смотреть вон туда, — он показал плёткой на молодиц, рассевшихся по лавкам. — Скоро придут наши наевшиеся мяса и напившиеся бузы жеребцы и начнут покрывать ваших статных кобылиц. Кто из вас опустит глаза, получит плёткой по голому заду... Смотрите у меня!

Вскоре зашли мужчины. Их было человек десять — самых храбрых и сильных. Каждый выбрал себе по женщине, поставил её рядом с собой и начал снимать с себя одежды. При виде голых, хорошо сложенных мужских фигур и их возбуждённых членов заблестели глаза не только у молодиц, но и у девушки постарше, знавшей печенежский язык. Нервно сглатывая слюну, она произнесла:

— А я бы не прочь лишиться девственности вон с тем, высоким... Даже на расстоянии чувствую упругость его естества!.. Слышите, с каким сладким стоном отозвалась на его проникновение вон та красавица-молодица, которая уже гарцует на нём?

Настя готова была провалиться от стыда, но тут дверь помещения распахнулась, вошёл красавец-юноша и увёл Настю к себе. В эту ночь он и лишил её девственности. Потом пошло-поехало! В Херсонесе, в ожидании торга, она вынуждена была отдаваться не только хозяевам, но и рабам. Позже её купил грек, служивший тиуном в Крыму. Он окрестил Настю в Аристею и сделал своей женой. От него она родила мальчика — полудревлянина, полугрека. А когда тиуна убили, то вышла замуж за крымского поселянина Доброслава, снова начав исповедовать язычество. А теперь вот живёт со Светозаром.

«Хороший он человек, — подумала Настя. — Просил замуж за него выйти, но ведь на родине я не числюсь пленницей, как у печенегов или хазар... Я же замужняя женщина и не могу здесь, у себя дома, стать ещё чьей-то женой... Не положено так!»

Сказала об этом воеводе. Тот вначале обиделся, а потом обронил:

— Если б жив был твой Доброслав, то объявился бы. К таким женщинам, как ты, с того света приходят...

— Благодарю за добрые слова, воевода. Но давай подождём. А я тебе и так жена. И, скажу откровенно: нравишься ты мне...

— Слышь, Настя, ты заметила, что Добрина и Радован входят в года. Пройдёт немного времени, и поженим их.

— Светозар, но ведь они растут как брат и сестра.

— Ничего. Вырастут и поймут, что никакие они не брат и сестра, а потянутся друг к другу как жених и невеста.

— Ладно. Поживём — увидим.

Но увидеть сие не пришлось никому...

Однажды, возвращаясь с порубежной черты, Светозар во дворе своего дома увидел гонца из Киева. Надо сказать, что гибель Аскольда воевода переживал очень сильно: знал, какую руку приложил родной брат к этому мерзкому делу, да и Настя много чего рассказала!

Но Дир теперь правитель Руси Киевской, и с этим нужно считаться.

Приказ, который привёз гонец, содержал следующее: хорошо укрепив границу, с оставшимися ратными силами идти к Киеву — русам снова предстоит поход на Византию.

«Возьму в Киев и Настю... Как она тут одна будет управляться?.. И Добрину возьму! Есть там у меня одна родственница, пусть пока поживут у неё... Предложу Насте».

Но, к удивлению, она отказалась ехать.

— Нет, Светозар, останусь... Прижилась. Здесь дом, усадьба, слуги... Если, конечно, ты разрешишь мне и далее тут жить. Была бы одна... А то ведь дети! А если кому нужно, найдёт меня и на порубежье.

«Доброслава имеет в виду», — с ревностью подумал Светозар, но сделал всё так, как она просила.

Светозар, находясь теперь день и ночь на границе, задавал себе не раз один и тот же вопрос: «Какие обстоятельства повлияли на решение Дира и, конечно же, Высокого совета предпринять вновь поход на Византию?»

Зная характер Дира, воевода мог предположить всё. «Но не думаю, что такая мысль взбрела в голову князю неожиданно. И он сразу стал действовать, как, к примеру, в Болгарии, когда встретились с царём

Борисом, чтобы просить подкрепления воевать хазар, а Дир, к удивлению всех, захотел снова идти на приступ Константинополя. Мне кажется, на этот раз всё обстоит не так. Уж больно время-то для похода выбрано удачно... Но я помню, как хотелось Диру проявить себя, постоянно оспаривая первенство у родного брата. Наверное, и сейчас ему хочется этим повторным походом на Византию, когда вся княжеская власть сосредоточилась в его руках, доказать и себе, и окружающим, что он не лыком шит. И он уверен, что добрая, а не иная слава за ним потянется, как тянется она за Аскольдом... Хотя он и мёртвый... Да... Хазары, пожалуй, главные враги Руси Киевской, судя по обстановке на границе, скоро на нас не нападут: после смерти Зембрия между царём и каганом уже в открытую идёт вражда, а богослов всегда умно мирил их... Жрецы-коловыры чуть снова не задушили верёвкой Завулона. Теперь он со своими домочадцами и войском уже не кочует во время иудейских праздников возле порубежья, тем самым всякий раз увеличивая возможность нападения хазар на русов. Теперь ему выделили для кочевий земли, лежащие по низинным берегам Ахтубы и часто заливаемые водой. И этим как бы ещё раз напомнили ему о промашке, случившейся под Киевом, когда каган расположил своих воинов на болоте...»