В развернувшейся в высших эшелонах власти борьбе за недопущение выборов в Верховный Совет СССР на альтернативной основе победу одержали сторонники безальтернативности. 11 октября 1937 года на пленуме ЦК принято решение о том, что проводить выдвижение и избрание депутатов следует по одному на вакантное место. Состоявшиеся 12 декабря первые выборы в Верховный Совет по новой избирательной системе (как и все последующие) проходили на основе безальтернативности. Такие выборы не позволяли народам СССР, и в первую очередь самому многочисленному в стране русскому народу, в полной мере определять государственную политику и защищать свои национальные интересы.

Конституция 1936 года и будущность наций

Сталин по сравнению со многими другими наследниками дела Ленина в России оказался в состоянии в наибольшей степени освободиться от врожденной русофобской болезни. Преодоление национальных различий в обстановке 1930-х годов он видел иначе, чем, к примеру, Н. И. Бухарин. В отличие от последнего Сталин ничего не писал о новой общности или новой нации, но поступал в соответствии со своим видением пути к «светлому будущему». 18 марта 1929 года он закончил работу над статьей «Национальный вопрос и ленинизм», в процессе создания которой пришел к выводу о том, что в будущем, прежде чем национальные различия и языки начнут отмирать, уступая место общему для всех мировому языку, сначала будет происходить их объединение вокруг «зональных экономических центров для отдельных групп наций с отдельным общим языком»[569].

Подобные представления получили хождение во властных структурах СССР, например, в Президиуме ЦИК. Т. О. Ожукеева, исследовавшая работу Совета национальностей ЦИК СССР 1923–1936 годов, отмечает, что среди членов ЦИК было довольно широко распространено представление о «временном» характере их деятельности в связи с формированием в недалеком будущем единой национальной общности – «советского народа»: «Поскольку мы строим коммунистическое общество, поскольку с дальнейшим нашим развитием все грани экономических противоречий между народами нашего Союза стираются и мы с каждым годом жизни нашего Союза по своим интересам и стремлениям сближаемся, постольку вопрос о суверенных правах того или иного народа в нашем Союзе все больше и больше теряет содержание»[570].

Примечательно, что представители национальных республик в высшем органе государственной власти, в Центральном исполнительном комитете СССР, начали публично пропагандировать благотворность ассимиляции. Например, А. Таджиев, секретарь Совета национальностей, в 1934 году заявил, что своих детей, родным языком которых является узбекский, он отправил в русскоязычные школы. При этом неодобрительно высказался о ситуации на местах, где «мы наблюдаем противодействие ассимиляции. Иногда такое наблюдается даже среди коммунистов. Однако нам не стоило бы противиться ассимиляции. Наша национальная политика совершенно ясна, и мы никогда не можем допустить принудительную ассимиляцию. Мы не можем этого позволить, но нам следовало бы всеми средствами приветствовать естественную ассимиляцию, нам следовало бы приветствовать естественную ассимиляцию, которая происходит своими собственными темпами. Это положительный процесс, поскольку он ведет к созданию единой нации, единого языка»[571]. А. И. Хацкевич, сменивший Таджиева на посту секретаря Совета национальностей, сделал аналогичное заявление в 1936 году: «Многие неправильно понимают права национальных меньшинств в их хозяйственной и культурной деятельности. Они говорят: “Если ты нацмен, то, значит, ты должен посещать национальную школу, хочешь ты этого или нет… Ты должен вести делопроизводство своего совета на национальном языке”». Однако Хацкевич считал, что «больше внимания должно уделяться реализации права свободного выбора на использование любого языка в соответствии с выбором самого населения и каждого гражданина индивидуально… Каждый нацмен должен иметь право ликвидировать свою безграмотность на своем родном языке, однако если они хотят ликвидировать ее на русском, проживая в краях и областях РСФСР, то тогда следует предоставлять им это право и возможность»[572].

Ранее подобные идеи высказывал секретарь ЦИК СССР А. С. Енукидзе. Задачу национальной политики в каждой из союзных республик он разъяснял на примере Украины. «Наша задача, – говорил он в июне 1927 года, – заключается в том, чтобы вокруг одной общей культуры объединить все население Украинской республики, включая и все национальные меньшинства, но, проводя политику замыкания каждой национальности в пределах ее собственного языка и осуществляя всю переписку с национальностями на их собственных языках, мы разделяем единую Украинскую республику на отдельные национальности. Разве это необходимо? Нет, в этом нет никакой необходимости». На последовавший в этом месте изумленный вопрос «Так разве нашей целью является ассимиляция?» Енукидзе ответил: «Там, где мы можем ассимилировать, мы должны ассимилировать… Следует понять, что далеко не каждая группа населения является нацией. Нациями мы называем компактные массы, и для этих масс мы создаем автономные республики или области, тогда как небольшие группы населения, которые в РСФСР, например, территориально рассеяны, мы ассимилируем русской культурой… Наша задача заключается в том, чтобы возвышать национальные меньшинства, приводя их к основной культуре их республики. А вот по отношению к СССР в целом наша задача состоит в другом. Русская культура и русский язык являются тем главным стержнем, вокруг которого мы и должны возвышать все национальности, населяющие СССР»[573]. Подобные взгляды не получали поддержки И. В. Сталина ни в 1920-х, ни в первой половине 1930-х годов. На практике же политика ВКП(б) все более и более приближалась к принятию такой стратегии.

Сталин, однако, считал несвоевременным открыто пропагандировать такие взгляды. К примеру, он не стал публиковать и дальше обосновывать собственные суждения о возникновении при переходе к социализму и коммунизму зональных экономических объединений групп отдельных наций с отдельным языком общения – конструкций, весьма похожих на складывающуюся в 1930-е годы группу советских наций. По-видимому, причина заключалась в том, что вывод Сталина, который был впервые изложен на бумаге в марте 1929 года, по существу, мало чем отличался от положений, критиковавшихся им самим у Л. Д. Троцкого, Г. Е. Зиновьева, других представителей «левацкого интернационализма», да и того же А. С. Енукидзе с их весьма своеобразным «уклоном к великодержавному шовинизму». Положения о равноправности советских народов, их братской дружбе и взаимопомощи, расцвете наций и национальных культур при социализме представлялись гораздо предпочтительней констатаций о появлении новой советской нации, которые так или иначе вносили бы в сознание народов тревогу за их будущность в качестве уникальных исторических общностей.

Новое качество в общности советских народов было отмечено в связи с выводом о завершении перехода к социализму и принятием Конституции СССР 1936 года. По Сталину, она стала результатом уничтожения эксплуататорских классов, «являющихся основными организаторами междунациональной драки»[574], наличием у власти класса – носителя идей интернационализма; фактического осуществления взаимной помощи народов во всех областях хозяйственной и общественной жизни; наконец,