Густав не отлипал и тараторил, как будто его безостановочный треп прилагался к колесам:

– Пиковое значение – восемьсот шесть лошадиных сил при оборотах шесть и девять в минуту. Разгоняется с нуля до шестидесяти за три и две десятых секунды. За три и две десятых секунды, мистер Кропп.

Я опустил ошпаренный зад на водительское сиденье и взялся двумя руками за обтянутый светло-коричневой кожей руль.

– Какая у него максимальная скорость?

– О, это мы не рекламируем, – просияв от гордости, сообщил Густав. – Нашим покупателям мы говорим: двести сорок пять плюс. «Плюс», естественно, зависит от дороги и вашей сознательности.

Итак, мистер Нидлмайер понял меня буквально – я сидел за рулем самой быстрой машины в мире.

Дальштедт передал мне ключи. Я завел двигатель. Машина проснулась и зарычала.

Дальштедт протянул мне кредитку:

– По распоряжению вашей компании на бензин и непредвиденные расходы.

Я взял карточку. Платиновая «Амекс» на имя «Сэмсон индастриз».

– Спасибо, мистер Дальштедт. Огромное вам спасибо. А как закрываются двери?

Густав показал мне кнопку, и двери пришли в движение, но он все равно продолжал говорить:

– Вы наш самый ценный клиент, мистер Кропп! Моя визитка в бардачке. Звоните, если вдруг…

Двери закрылись, и наконец наступила тишина. Я осторожно нажал на газ, и суперкар прыгнул вперед, как зверь из клетки. Выехав из переулка, я резко свернул влево, послышался визг, и задние колеса оставили раздвоенный шлейф белого дыма.

Плевать на дороги. И на сознательность тоже. Я собирался вычислить «плюс» в заявленной скорости.

Въезд на девяностое шоссе был перегорожен полосатыми конусами. Я, не раздумывая, смел их с дороги на скорости шестьдесят пять миль в час. Оп-девять чуть подпрыгнул и стиснул зубы. А потом мы уже всерьез превысили скорость. Через двенадцать минут, протаранив по пути еще одно заграждение, мы разогнались до двухсот сорока пяти миль в час и помчались по шоссе И-65 на юг в сторону Индианаполиса.

Было около десяти утра, но из-за низких серых туч, которые заплевывали землю горящими кусками льда, казалось, что уже наступили сумерки. Правда, адский шторм начал слабеть. Я не знал, с чего бы это, но предположил, что орды демонов откликнулись на мою просьбу отступить, чтобы я доставил им товар.

– Там, в тучах, – лица, – тихо произнес Оп-девять. – Ты их видишь?

Я их видел. Искаженные человеческие лица появлялись в небе, становились объемными и снова растворялись. Они смеялись и рычали; одни, с нависшими веками и крючковатыми носами, корчили страшные гримасы, а другие напоминали застывшие маски, но наводили еще больший ужас, чем первые.

– Альфред, тебе о чем-нибудь говорит имя Абалам? – спросил Оп-девять, глядя в пасмурное небо.

– Где-то слышал.

– Это мое имя?

– По-моему – демона. Одного из прислужников Пеймона.

– Пеймона?

– Это тот, который забрал Печать.

Оп-девять повернулся ко мне:

– Печать?

– Печать Соломона. Это такое кольцо, с его помощью можно контролировать демонов. Только оно теперь у Пеймона, и все контролирует он.

– Контролирует… Абалама?

– Всех. Миллионов шестнадцать наберется. Абалам – это, наверное, тот, с кем вы столкнулись в доме Майка. Поэтому вы и запомнили его имя.

Оп-девять покачал головой:

– Это все очень странно. Очень.

– Нашли кому говорить.

– Мы двое против шестнадцати миллионов?

– Скорее – один против шестнадцати миллионов. Вы соображаете вдвое медленнее, чем раньше, а я всегда таким был. Вот такая математика. Шансов, конечно, мало, но всегда есть надежда. Вы сами так однажды сказали. Помните?

– К сожалению, нет. А с другой стороны, я рад, что не помню.

Я кивнул:

– Знакомое чувство, чувак.

Шоссе было пустынным. Лишь изредка попадались брошенные машины, оставленные на медиане или на аварийной полосе. Движения между Чикаго и Луисвиллем не было вовсе, если не считать одного конвоя Национальной гвардии. В крытых брезентом грузовиках перевозили солдат. Пролетая мимо, я заметил, как они удивленно вытянули шею.

Я включил радио. Вообще-то, я ожидал, что на всех станциях говорят о первой фазе последней войны, но на разговорных каналах мололи какую-то чепуху о жутких погодных условиях, из-за которых всё и везде перестало работать. А музыкальные продолжали вещать в своем духе, как оркестр на «Титанике». Я поймал Пи-би-си из Чикаго[30], где какой-то тип из правительства бубнил о том, что «метеорологический кризис» показал, насколько мы далеки от понимания глобальных атмосферных явлений. Я даже расхохотался.

– В чем дело? – удивился Оп-девять. – Что здесь смешного?

– Ну хоть натура ваша осталась целой и невредимой, – сказал я и выключил радио.

– Как, ты говоришь, меня звали?

– Я не говорил, потому что не знаю. Ваше кодовое имя было Оперативник-девять.

– А почему у меня было кодовое имя?

– Потому что вы агент, не соблюдающий правил.

– И что это значит?

– Если коротко – то, что начхать на правила.

– Какие правила?

– Да на все. – Мне было странно оказаться в роли осведомленного лица. – Вы работаете на суперсекретное агентство. Оно называется АМПНА. Сейчас мы охотимся за беглым агентом, которого зовут Майк Арнольд. Майк украл Печати Соломона из хранилища АМПНА. А потом попытался меня убить. Наверно, потому, что узнал о том, что моя кровь – единственное, что может хоть как-то навредить демонам. Но он потерял кольцо, то есть в итоге это я его потерял. Кольцом завладел король Пеймон. И теперь этот Пеймон хочет заполучить Чашу, чтобы их больше уже никогда туда не упекли. Поэтому мы с вами поехали в Чикаго, чтобы найти Майка и отобрать у него Печать. Малую, не Великую. Но демоны добрались туда первыми и поджидали нас в доме Майка. Вы оставили меня в машине и пошли в дом. Там, я думаю, Абалам подловил вас и заставил посмотреть ему в глаза.

– А мне не следовало?

– О, ни в коем случае.

– Я помню только огненный вихрь, а в середине – кромешная тьма, – покачал головой Оп-девять. – Но больше ничего.

На следующем съезде я покинул шоссе, чтобы заправиться и отлить. Там было три заправки, но работала только одна. Очень нервный продавец – он постоянно теребил «штангу» в нижней губе – сообщил мне, что закроется, как только приедет его девушка, и что ему плевать, если его за это уволят, а потом поинтересовался, что у меня с лицом. Я заправился, купил кое-что перекусить, расплатился кредиткой компании и, вернувшись в машину, бросил пакет с едой на колени Оп-девять.