– Что это? – спросил он.

– Корн-дог.

– Почему корн-дог?

– На удачу.

Оп-девять разорвал желтую оберточную бумагу, откусил маленький кусочек и очень медленно его прожевал.

– Корн-доги приносят удачу? Это я тоже забыл?

– Я съел один в прошлый раз, когда спасал мир. Хотя нет, теперь припоминаю, что два.

Оп-девять покосился на меня:

– Ты агент этой АМПНА?

– Нет, я просто большеголовый пацан, это у меня хобби такое – спасать мир.

– Ты шутишь.

– Учусь смеяться перед лицом отчаяния.

Я вернулся на федеральную трассу, и несколько минут мы ехали молча. Стрелка спидометра добралась до двухсот пятидесяти. Инструктор по вождению рассказывал мне о «десенсибилизации к ускорению». Это когда привыкаешь к скорости и у тебя возникает обманчивое чувство безопасности. Но оно вряд ли грозило мне в нынешнем положении.

– Значит, мы продолжаем охоту на этого Майка Арнольда? – спросил Оп-девять.

– Именно.

– Чтобы забрать у него… как ты выразился? Святую Чашу?

– Все верно.

– Чтобы что с нею сделать?

– Ну, у меня осталось примерно тридцать часов до встречи с Абаламом и его ребятами у двери дьявола.

– У двери дьявола?

– Да, где бы она ни была.

– И там мы посадим их обратно в Чашу?

– Не выйдет. Без Великой Печати – ни у кого. А Великая Печать у них.

– Тогда зачем отдавать им эту Чашу?

– Чтобы они не уничтожили мир.

– А как же их остановить, когда она окажется у них?

– Наверно, никак.

Оп-девять помолчал минуты две и заявил:

– На мой взгляд, эта миссия не имеет смысла.

– Послушайте, я делаю все, что могу. Сейчас у меня нет выбора. Я должен достать Чашу. Если я ее не достану, у нас не будет ни единого шанса.

– А если достанешь, ни одного не прибавится.

– И мы увязли в середке.

– Где?

– Между безумием и отчаянием. Там, где, говорил мой отец, часто улыбается фортуна.

И тут я увидел это. Впереди возникла серая стена то ли дыма, то ли тумана. Я немного отпустил педаль газа, но мы все равно врезались в нее на скорости двухсот с лишним миль. Фары пробивали туман фута на два, не больше.

– Это довольно опасно, – заметил Оп-девять.

Я скрипнул зубами, но промолчал и только крепче вцепился в руль обеими руками.

– Альфред, мы должны сбавить скорость.

– Не сбавлю, – процедил я.

Без видимых ориентиров почти не чувствовалось, что мы движемся. Оп-девять, конечно, был прав. Если я врежусь во что-нибудь на такой скорости, от нас не останется мокрого места. Но какой у меня был выбор?

Страх начал сменяться яростью. Чего они добиваются? Нужна им Чаша или нет? У меня заболели челюсти, а пальцы на руле свело судорогой.

– Альфред, я настаиваю…

И я сорвался:

– Послушай, приятель, ты не в том положении, чтобы на чем-то настаивать! Из-за тебя и тебе подобных я побывал в настоящем аду. И думаю, что неплохо справляюсь, если учесть, что помогать мне никто не собирается, а я медленно схожу с ума оттого, что у меня мозги плавятся, я весь в фурункулах и прекрасно понимаю, что, когда дойдет до дела, никакой надежды не будет. Вот как тебя достают, понятно? Дразнят морковкой. Показывают, как она близко, соблазняют, а потом резко убирают прямо из-под носа. И так раз за разом, пока ты не сдашься.

Оп-девять секунду пристально смотрел на меня.

– В средневековом представлении ад – это место, где души грешников корчатся в нескончаемой агонии, а демоны тычут в них тлеющими головнями.

– Точно! Ты уловил самую суть! – К этому моменту я уже взмок и мои язвы горели от соленого пота. Мне хотелось выпрыгнуть из кожи. – Тлеющими головнями, будь я проклят!

– А еще есть греческий миф о Тантале, – продолжил Оп-девять. – Он попадает в Аид, где испытывает муки голода и жажды, в то время как над ним свисают недосягаемые грозди винограда.

– Чертовски точно! – воскликнул я. – Горящие головешки в очко, зуд, при котором не почесаться, и виноград, который не достать!

– Возможно, Альфред, тебя терзают потому, что уже слишком поздно. Время упущено, а им приятно мучить тебя надеждой.

– Но я еще не умер, – выдохнул я, а потом заорал во все горло: – Я еще жив! Слышите меня? Вам ясно? Так что давайте! Да-вай-те!

Не стоило мне это говорить.

Я посмотрел на свои руки и увидел, что покрывшиеся коркой язвы запульсировали в унисон с сердцем. Одна, на костяшке, зудела особенно сильно, и я начал ее расчесывать. Наверное, хотел бросить вызов: полюбуйтесь, я и чесаться могу! Едва мой ноготь прикоснулся к язве, корочка лопнула, и потекла прозрачная жидкость. Сердце подпрыгнуло к самому горлу, но не от вида открывшейся язвы. Из маленькой гнойной ямки вынырнул серый червячок с черной головкой. Он извивался и тянулся вверх, как будто пробудился ото сна. Секунду я в ужасе смотрел на него, а потом отцепил руку от руля и сунул ее под нос Оп-девять:

– Что это такое?

– По-моему, личинка.

Во рту появился привкус попкорна. Я резко повернул к себе зеркало заднего вида и, с трудом подавляя рвотные позывы, прикоснулся к щеке.

Язвы открылись, и в ноздри ударил мерзкий запах – тот самый, что я учуял в отеле. Вонь разложения. Я гнил изнутри.

Я завопил и ударил по тормозам.

– Альфред! – крикнул Оп-девять.

Суперкар занесло, задние колеса вылетели на траву, и только поэтому мы не перевернулись.

Как только машина остановилась, я ударил по кнопке, открывающей двери, и вывалился на сырую обочину. Вокруг клубился туман, суперкар был похож на привидение в белом саване. Я стоял на карачках и блевал.

Потом кто-то потянул меня за плечо.

Я прижался к груди Оп-девять. Меня душили слезы, проклятия застревали в горле. Я хлестал себя по щекам, пока Оп-девять не схватил меня за запястья.

– Альфред… – проговорил он мне в ухо. – Альфред, скажи, что мне делать. Просто скажи, что я должен сделать.

На совещании Оп-девять говорил, что нас поглотят. «Они поглотят нас».

Я посмотрел ему в лицо. Самое доброе и самое некрасивое лицо из всех, что я видел в жизни.

– Домой, – каркнул я. – Отвезите меня домой.

Оп-девять помог мне дойти до машины. Это оказалось нелегко, потому что он был слаб, а я тяжел, и никто из нас не хотел ехать по той дороге. Я грузно опустился на пассажирское сиденье. Оп-девять сел за руль, а я сунул под себя руки, чтобы хоть как-то удержаться от желания расчесывать зудящие язвы.