Дан крякнул, достал кошелек, отсчитал пять шиллингов.

– Что, любого вывести сможешь?

– Ну да, – просто ответил Сэм. – Что тут такого? Они же не в тюрьме. Просто больные люди. Сумасшедшие. Тоже скучно им. Погулять выходят. Почему бы не помочь?

– И часто ты так… помогаешь?

Мальчишка помолчал, выразительно глядя на карман, в который Дан спрятал кошелек. Тот, правильно поняв намек, добавил еще шиллинг.

– Нет, нечасто. – Сэм снова стал словоохотливым. – Тут же почти всех родственники в больницу отдали. Зачем им за встречу платить, если они и так навестить могут? Да и мало кто хочет со слабоумными-то видеться. Но бывает, помогаю… Вот, к примеру, лежит тут девушка. А к ней джентльмен наведывается, любовь у них. Ее потому мать с отцом сюда и привезли, из-за любви. Ее за другого хотели выдать, а она заблажила, мол, нет, только за единственного. В припадки ударилась. Ее сюда и укатали. Чтоб доктор ее от любви вылечил.

– И как? Получается? – осведомился Дан.

– Не очень вроде бы. Джентльмен все равно ее почти каждую ночь навещает. Увозит куда-то в коляске, а под утро возвращает. Только доктор хочет ей что-то отрезать, чтоб любовь прошла.

История несчастной невесты была, безусловно, поучительна, и Дан мысленно пожелал джентльмену увезти девицу, пока ей не отрезали деталь, отвечающую за любовь. Но перебил мальчишку, который хотел еще что-то добавить:

– А к больным джентльменам кто-нибудь приезжает? Или, может, они просят тебя помочь им выйти?

– Вы про кого это, мистер? – Парень нахально протянул руку ладонью вверх.

– Про мужчину лет тридцати. Высокий, черноволосый, худощавый. Хорошо одет.

Сэм немного подумал, спрятал деньги, на всякий случай отошел на пару шагов, потом ответил:

– Нет, такого даже не видел.

Но слишком правдивое и невинное выражение на физиономии указывало на обратное. Однако ни уговоры, ни выразительное похлопывание по карману с кошельком не смогли сдвинуть Сэма с этого утверждения. Поскольку встреча с влюбленной девицей в планы не входила, пришлось с парнем распрощаться.

– В лесу есть какие-нибудь строения, не знаешь? – поинтересовался напоследок Дан.

– Нет, не видел. – Парнишка снова засвистел и направился в сторону клиники.

– Как видишь, выбраться отсюда вполне реально, – сказал Дан.

– Да, – согласился Сенкевич. – Просто, скорее всего, Альберт пользуется услугами других людей. Его может выпускать, например, дежурный медбрат или санитар. А может быть, и сам доктор Браун, кто ж его знает. Тот еще деятель…

– Встретиться с ним попробуем?

– А надо ли? Только насторожим.

– Я все же предлагаю пошарить по больнице и разыскать палату, в которой его держат. Не зря же мы напросились погостить…

– Что вы здесь делаете, джентльмены? – От клиники по тропе к ним спешили четыре дюжих парня в скучных серых костюмах и пальто. От них за версту несло переодетыми шпиками. Самый здоровый строго проговорил: – Здесь нельзя находиться. Это владения клиники.

Дан хотел было возразить, что им позволил прогуливаться в лесу владелец больницы, но тут из-за куста выглянул мальчишка и наябедничал:

– Они вопросы про особого гостя задавали. Спрашивали, можно ли с ним увидеться.

– Ступай, Сэм, – досадливо прикрикнул на него старший.

Мальчишка скрылся в кустах.

– Вам лучше уйти, джентльмены, – настаивал шпик.

Дан с Сенкевичем переглянулись: они получили ответ на свой вопрос. Больше здесь делать было нечего.

Уехали, снова оставили ее на хозяйстве. И не возразишь ведь. Во-первых, порядочной викторианской леди не место в психушке, если она, разумеется, не проявила признаков безумия – например, неподчинения своему мужчине, способности к самостоятельному мышлению или еще чего-нибудь крамольного. Во-вторых, Настя пока не оправилась до конца от столкновения с Потрошителем, вернее с Потрошительницей. Теперь Сенкевич с непререкаемым авторитетом врача рекомендовал оставаться дома и не волноваться, а Дан смотрел при этом так выразительно, что выбора не оставалось.

Настя, однако, с отстранением ее от следствия не смирилась и потихоньку разбиралась в деле сама. Пользуясь тем, что у домохозяйки были свои ключи от всех помещений в доме, ходила в лабораторию Сенкевича и разбирала записи Уотсона в поисках продолжения истории собаки Баскервилей. Но пока в грудах бумаг отыскались только короткие, исчерканные наброски, из которых ничего нельзя было понять. Еще она проводила целые часы в комнате Дана, роясь в документах Шерлока Холмса. Здесь картина была еще более плачевной: великий сыщик не утруждал себя аккуратностью. Тем не менее она нашла набросанные небрежным почерком заметки о деле Потрошителя. Ничего особенного, на клочке бумаги было написано всего несколько слов: «Баскервиль-холл, омела, сестрица». Чуть поодаль в столбик стояли два имени: «Эмма Смит, Марта Тейбрам – 3 апреля». И внизу страницы еще два: «Анни Миллвуд, Маргарет Хеймз». Эти были помечены несколькими вопросительными знаками.

Сегодня Настя с этого и решила начать. У Шерлока Холмса на этажерке имелась полная подборка «Таймс» за последние два года. Девушка собиралась посмотреть в газетах новости за третье апреля – недаром же сыщик упомянул в записи эту дату.

В сопровождении умилительно сопящего Сэра Генри она отправилась в комнату Дана. Взяла стопку газет, удобно устроилась в мягком кресле и стала перебирать шуршащие листки, раскладывая их по числам. Сверху лежали два сложенных вчетверо листка – кажется, их брал с собой Данилка, когда ездил в Скотленд-Ярд выручать Сенкевича. Настя в первую очередь решила просмотреть их.

Вскоре нужная информация отыскалась. «Зверское нападение на женщину в Уайтчепел» – гласил крупный заголовок. Далее в заметке сообщалось: «3 апреля, в 5 утра, в Лондонскую больницу была доставлена некая Эмма Смит. Несчастная страдала от множества ран. Ее лицо было изрезано, правое ухо почти оторвано, она жаловалась на боли в нижней части тела и прижимала к низу живота пропитанную кровью шаль. Женщину принял хирург, доктор Джордж Хаслип. Как он сказал потом, больная страдала от разрыва брюшины, произведенного тупым инструментом. Доктор оказал женщине первую помощь, попытался выяснить, кто так жестоко с нею обошелся. Но Эмма Смит ничего не успела сказать. Ослабленная кровопотерей и пережитым ужасом, она потеряла сознание еще в момент медицинского обследования. В настоящее время женщина находится в тяжелом состоянии. Хотелось бы знать, почему бездействует полиция».

В следующей газете, за 4 апреля, сообщалось, что Эмма Смит умерла от перитонита, не приходя в сознание. Заметка содержала несколько ядовитых упреков в адрес полиции, которая так и не появилась в больнице.

Наконец, 6 апреля появилась статья о том, что в Лондонской больнице было проведено коронерское дознание, на котором присутствовали представители Скотленд-Ярд. Не без ехидства было упомянуто, что из-за бюрократических проволочек заявление врача Лондонской больницы об убийстве женщины дошло до полиции только 5 апреля и сыщики вынуждены были узнавать подробности дела из газет.