– Баррагин.

– Рад знакомству.

* * *

Сердце дико заколотилось, когда выход из пространства сумки сгорел вместе с ней. Фармавир с трудом взял себя в руки и заставил успокоиться. Минут десять он просто сидел и ничего не делал. Затем, почувствовав, что сердце перестало стучать с такой же скоростью, с которой дятел долбит клювом дерево, глубоко вздохнул и выдохнул. Закрыл глаза и вполголоса пропел любимую песню детства. Это помогло вспомнить мальчишеские забавы и представить, что он снова наконец-то попал в историю, о какой мечтал давным-давно. Тогда, в детстве, фантазия не ограничивалась знаниями об окружающем мире, и Фармавир мог представить себя летающим в небесах или проходящим сквозь стены.

– А ведь я и сейчас могу это сделать! – воскликнул он, вспоминая прочитанные в колдовской книге заклинания. Только теперь он понял, как надо правильно придумывать заклинания: надо вспомнить детство. Люди, которые придумали новую науку «колдовство», делали именно так, для них колдовство – это способ сохранить детство. И даже не сколько сохранить, а вернуться в него с багажом прожитых лет, чтобы объединить прошлое с будущим и стать для себя тем самым волшебником, который воплотит детские мечты.

Фармавир с осторожностью, словно стенки вокруг него кишели опасными насекомыми, дотронулся до ткани и ощутил ее мягкость и податливость. Создавалось ощущение, что он на самом деле находится внутри холщовой сумки. Фармавир достал из кармана складной ножик и аккуратно проделал в тканевой стене небольшую дыру. В ответ не раздалось ни криков раненных слонов, ни ругань владельца ткани – тишина.

– А почему слоны, собственно? – вслух подумал Фармавир. Память услужливо подсказала ответ, почему именно эти животные вспомнились первыми: много лет назад он видел, как слоны носили на себе огромные тюки, и подсознание соединило их с нынешним пространством, некогда бывшем частью сумки.

Поскольку никаких возмущений по поводу порванной ткани не последовало, Фармавир решительно провел ножом по тканной стенке, прорезая огромную дыру. Раздвинул края двумя руками и в немом изумлении уставился на открывшуюся перед ним картину.

– Чтоб мне провалиться! – воскликнул он.

Перед ним в огромном черном пространстве, края которого невозможно было разглядеть, на равном расстоянии друг от друга находились точно такие же ограниченные тканевыми стенками пространства. Ровно двадцать штук, по количеству сумок, созданных Фармавиром в качестве эксперимента. Он осторожно вытянул руку и попытался дотронуться до черного пола, со страхом думая, что станет делать, если никакого пола здесь нет.

Но пол был. Сделанный непонятно из чего, он приятно холодил руку и был твердым, как камень – осмелевший Фармавир попытался проткнуть его ножом, но не преуспел. Острое лезвие не оставляло следов на полах даже под нажимом.

Окончательно убедившись в прочности пола, Фармавир сделал решительный шаг вперед. Глубоко вздохнул – воздух оказался свежим, хотя и не было понятно, откуда здесь уличная свежесть – и медленно зашагал среди сумочного подпространства. Его сумка была сделана первой, и потому оказалась крайней среди обтянутых одного цвета тканью ячеек. Фармавир точно знал, что три сумки до сих пор пылятся в кладовке, а вот еще шестнадцать кем-то активно используются.

Недолго думая, Фармавир пронзил ткань и посмотрел через небольшую дырку внутрь ячейки. Немыслимое количество емкостей, находящихся в деревянных ящиках с надписью «Резерв». Фармавир кивнул: емкости принадлежали знакомому его отца, занимавшемуся перевозом растворов по разным странам для лабораторий. Судя по плотно набитой ячейке, дела у знакомого шли достаточно успешно.

– Отлично, – сказал он. – Посмотрим, как используют сумки остальные.

Слегка проткнув ткань третьей ячейки, Фармавир почувствовал удушающий запах вони.

– Что за гадость они туда напихали? – воскликнул он, зажимая пальцами нос и пытаясь рассмотреть внутренности ячейки. Она оказалась наполовину набита разным мусором, обглоданными косточками, отходами. – Вот гадина! Так использовать мое изобретение!!! Узнаю, кто так глумится – самого в эту сумку запихну и сожгу ее ко всем чертям!

Прочие сумки оказались забиты всякой всячиной и явно заменяли владельцам шкаф. В одном лежали продукты, и Фармавир не отказал себе в удовольствии неплохо поесть.

– Интересно, – подумал он вслух, – что вы предпримете, когда увидите обгрызенный окорок? Поставите ловушку против грызунов или станете спорить, кто из вас по ночам тайком проникает в сумку и поедает продовольственные запасы?

И только три сумки, как и ожидалось, оказались пустыми. Фармавир заметно повеселел и с нескрываемым удовольствием порвал ткань. Забрался в ячейку и изнутри расправил сумку. И только хотел выбраться наружу, как вдруг застыл, словно вкопанный.

– Минуту, – пробормотал он. – А это еще что такое?

Он вдруг понял, что не давало ему покоя, какой мелкий червячок грыз в ответ за игнорирование чего-то непонятного. Сердцем Фармавир желал во что бы то ни стало выбраться отсюда в нормальный мир, но разум упорно твердил, что здесь еще не все осмотрено. Что-то едва заметное виделось в темноте межсумочного подпространства, и любопытство требовало умереть, но выяснить, что именно там виднелось.

Фармавир подумал, затем обреченно вздохнул и выбрался из ячейки. Здесь, на границе между ячейками его сумок и остальным пространством, находящиеся вдали темные объекты выглядели едва заметно, и только еле видимая разница в оттенке краски между стенками чужих ячеек и межсумочным пространством позволяла понять, что вдалеке что-то есть.

Фальшиво насвистывая приятную песенку, Фармавир медленно зашагал в сторону чужих ячеек. Кто и когда мог их создать, он не имел ни малейшего понятия, как и то, что в них хранится. Но сейчас он ощущал себя так, словно столкнулся со сказочными пришельцами из древних сказок, и никто не мог гарантировать, что это пришельцы не враждебны. По сравнению с осмотром чужих ячеек осмотр внутренностей своими руками созданных сумок выглядел детской шалостью.

Фармавир начал составлять торжественный текст приветствия чужаков, затем передумал и составил другой – с извинениями от лица всего человечества. Снова передумал и пошел дальше, совершенно не соображая, что придется говорить, и успеет ли он произнести хоть одно слово перед тем, как чужаки его обнаружат и превратят в котлетный фарш.

Ноги с каждым шагом становились тяжелее и тяжелее, как будто притяжение увеличилось в разы. С трудом передвигая ноги, Фармавир в отчаянии смотрел то на ячейки чужаков, к которым приближался, то на ячейки сумок, от которых отходил. Разум исследователя начхал на эмоции испуганного человека, и в душе Фармавира кипели нешуточные страсти. Каждый новый шаг служил новому витку противостояния разума и чувств, но разум пока еще побеждал.

– Тварь ли дрожащая, или право имею? – воскликнул он, пытаясь избавиться от нарастающей дрожи в коленях. – Или нет, лучше так: дрожит ли творящий, имеет ли право? Правящие твари дрожать ли умеют? Б-р-р-р-р… О чем это я, кстати?