...Увидев под куполом штабной базы в Море Москвы примерно такую же, как на «Альфе» картину, Преображенский ничуть не удивился. Вроде бы незаметными, но настойчивыми стараниями Гордеева за последние пять лет «Возрождение» пустило корни во всех частях, даже в тех, где служили преимущественно европейцы или другие «иностранцы». Что же до Луны, то на ней все офицеры, солдаты и техники, естественно, кроме штаба Дюссона, комендантского батальона и двух флотилий АОЗ, находились под влиянием «Возрождения» уже года три. В чем была привлекательность идей Гордеевского клуба, сказать трудно. С офицерами – ладно, все почти понятно: если они не могли откопать под своим генеалогическим древом решительно никаких дворянских корней, у них был шанс заслужить титул в будущем и стать полноправными членами клуба, стать избранными, получить если не привилегии, то уважение товарищей. Мужчине, особенно офицеру, это важно: уважение, награды, почести. Иначе, что он вообще делает в армии? А вот понять мотивацию солдат и сержантов было сложнее. Возможно, личному составу не хватало какого-то особого смысла в жизни и службе? Ведь современный солдат уже не тот тупой, вымуштрованный кусок пушечного мяса, что сражался на полях под Ватерлоо и Бородино. Это вполне прилично образованный и относительно неглупый специалист, у которого, естественно, имеются свои взгляды на жизнь. Очень может быть, что в этом и крылся секрет успеха «Возрождения», как организации дающей надежду на реформы или хотя бы на частичные перемены к лучшему. Преображенский разговаривал с рядовыми и сержантами по душам, и все бойцы как один признавались в том, что полнейшая тактическая бездарность стокгольмского начальства видна даже рядовым. «Вот если б в Генштабе сидели такие, как Гордеев, Овчаренко или Накано...»

Когда конвой, с трудом протолкнувшись по узкому живому коридору из готовых на все «возрожденцев» лунного гарнизона, достиг закрытого сектора базы и остановился перед воротами гауптвахты, Бертье наконец позволил себе снять кепи и утереть лысину платком.

– Майор Дель Марко, оформляйте, – чуть хрипловато приказал он помощнику. – Я пока тут...

Когда майор исчез за дверью караульного помещения, Бертье неожиданно обернулся к Гордееву.

– Мне очень жаль, что так вышло, ваша светлость. Я ведь из старинного рода. До революции мои предки владели поместьем на берегу Марны... баронами были. Э-э... ну то есть бароном... каждый мужчина. Как это правильно сказать? Начиная с Мориса де Бертье, еще в шестнадцатом веке.

– Серьезная родословная, – одобрил Гордеев.

– Если что-то нужно передать. – Полковник скомкал платок. – Я не член «Возрождения», в наших частях нет ваших людей, а в других мне не поверят, черные погоны в армии не слишком уважают, но, хотя я формально и не с вами, я готов сделать все, что в моих силах.

– Лихо подкатил, – усмехнулся Бородач. – И почему мы должны тебе доверять, «барон»?

– Я знал, что вы не поверите. – Бертье спокойно выдержал насмешливый взгляд Бориса. – Поэтому до сих пор и не вступил в вашу партию. Но формальности не имеют отношения к чести, не так ли, князь?

– Ого! – Бородач отвесил короткий офицерский поклон. – Согласен, барон.

– Ничего не нужно, Бертье, – задумчиво взглянув на полковника, сказал Гордеев. – Я вам верю, но «Возрождение» не должно вмешиваться в такие дела. У него иное предназначение, понимаете меня?

– Да, ваша светлость, – полковник состроил понимающую, почти заговорщицкую мину.

– А в клуб мы вас примем, – пообещал Гордеев. – Когда появится возможность.

– Спасибо, господин генерал. – Бертье надел кепи. – Можете на меня рассчитывать в любой ситуации. Даже... ну, вы понимаете?

Он оглянулся по сторонам.

– Нет. – Гордеев улыбнулся. – Не понимаю.

– Я давал присягу народам Федерации, а не палачам, запросто превратившим обитаемую планету и двести миллионов ее жителей в кучку пепла, – прошептал Бертье. – Вот этим народам я и намерен служить далее.

– А мы намерены выполнять приказы командования. – Генерал посерьезнел. – И вам я советую поступать так же. Поспешные, импульсивные решения не приводят ни к чему хорошему, полковник.

– Да, да, я понял. – Бертье кивнул. – Никакой спешки, всему свое время.

Из караулки появился майор, и конвой отправился дальше, разводить арестованных по камерам. Павла, как и ожидалось, поместили в одну камеру с Бородачом.

– Как думаешь, этот барон провокатор? – Борис завалился на нары, покрытые тонким поролоновым матрасом. – Хоромы тут, однако, не то, что на гарнизонной «губе» Гефеста. Шик. И матрас тебе, и нары нормальные, а не откидные шконки.

– Думаю, он просто на грани срыва, вот и выдал все, что накипело, – ответил Преображенский. – Представь, каково это, когда тебя все ненавидят, хотя ты точно знаешь, что это несправедливо и на самом деле они обязаны тебя уважать. Я его отчасти понимаю. Непонятно только, почему он завербовался в АОЗ. С черными погонами уважения не добиться, будь ты хоть кронпринцем.

– Да бог с ним. – Бородач заложил руку за голову. – Ты лучше скажи, что делать будем? Лежать тут и ждать трибунала?

– Именно так. Князь сказал, что нам светит максимум штраф и отправка на передний край.

– Смешно. – Борис хмыкнул. – Будто мы до сих пор в тылу отсиживались.

– О том и речь. Члены «Возрождения» в других бригадах десанта и прочих частях уже получили приказ готовить армию к неожиданностям. Авторитет Гордеева в войсках и так высок, но «возрожденцы» должны поднять его до максимума. Однако сам понимаешь, на все требуется время.

– Понимаю. – Бородач зевнул. – Время, чтобы собрать камни... для пращей.

* * *

Трибунал заседал ровно десять минут. Прокурор зачитал обвинения, уместившиеся на одном листе, адвокат согласился по всем пунктам, судья открыл заготовленный файл и прочитал решение: «Лишить наград, званий, денежного довольствия на месяц и отправить бригаду в полном составе на передовую». Если не считать штрафа в размере месячной получки, приговор можно было назвать «последним китайским предупреждением». Гордеев отлично понимал логику Дюссона – пока не выправится ситуация на фронте, на внутренние скандалы нет времени и сил. К тому же еще неизвестно, сколько криминальных эпизодов потребуется повесить на Пятую Штрафную до конца войны. Главное для маршала было зафиксировать факт на бумаге: «Пятая бригада – позор армии». Он это сделал. Теперь же, когда крайние обозначены, следовало решать более насущные проблемы. Такие, как указанная в приказе боевая задача: «Освободить Ганимед». Понятно, что приказ был отдан не одной Пятой бригаде, а всей ударной армии Овчаренко, но отдельным пунктом в нем было прописано, что группа прорыва должна формироваться исключительно из числа опальных «гордеевцев».

На этом шоу и закончилось. Офицеров вернули на «Альфу», где они были встречены восторженными воплями личного состава, а отнятое при аресте оружие им вернул лично Овчаренко. Поскольку начало контрнаступления на Ганимед было назначено на тринадцать часов следующего дня – ровно через сутки, офицеры не стали отмечать свое освобождение, а занялись подготовкой подразделений к новому походу. Идти в первом эшелоне атакующих войск Пятой бригаде было привычно, и офицеры знали, что тщательная подготовка имеет в этом деле огромное значение.