нашей беде. Она и деревьям готова была рассказывать о нашей беде, если б только умела. Она всем и каждому сообщала, как тяжело болен отец, и бросалась добывать всякое новое лекарство, о котором только услышит.

Йог терпеливо выслушал ее длинный рассказ и сказал:

— Я посмотрю на больного. Есть у меня кое-какие травы. Если они помогут, поблагодаришь Шиву-махадева.

Йог осмотрел пальцы на руках отца, осмотрел ногти сначала на руках, потом на ногах. Потом благословил отца и вышел из комнаты. На веранде йог покачал головой и сказал маме:

— Я не властен над его болезнью.

Мама залилась слезами и упала ему в ноги:

— Сделайте хоть что-нибудь! Хоть что-нибудь, йог-махарадж!

— Я не властен над его болезнью, дочь. Если бог захочет спасти его, он спасет. Я видел вестника смерти в его глазах.

Мама вскочила и бросила на йога горящий взгляд.

— Пусть явится этот вестник смерти! — выкрикнула она. — Я ему ноги вырву. Я сама из касты кшатриев! Я тоже поклялась! Пока я жива, смерть не коснется его!

— Как ты можешь остановить смерть? — спросил йог.

— Прежде чем ему умереть, я собственную жизнь отдам. А пока я живу — смерть не сможет коснуться его! Клянусь — не сможет!

Лицо матери пылало от гнева и яростной решимости. Я никогда в жизни не видел ее такой.

Йог внимательно посмотрел на нее, улыбнулся и сказал:

— Я хотел знать меру твоей решимости, дочь. Есть способ излечить его болезнь, но это так трудно, что тебе понадобится много храбрости и терпения.

— Я сделаю все, что прикажете, махарадж! — твердо сказала мать. — Если нужно, я продам все мои драгоценности, лишь бы вылечить его. Жизнь отдам, если нужно.

— Тебе не придется тратить деньги. Будет это тяжким для тебя трудом, но я вижу, ты готова к нему. Так слушай: есть такая лиана, называется она пхапхано. Она иногда растет и на полях, но обычно — в лесу. Все крестьяне ее знают. У нее некрупные плоды, на огурцы похожие. На вкус — сладковатые, но немножко рот вяжут…

— Да-да, я знаю, я их много раз на поле видела! — в мамином голосе снова зазвучала надежда. — Дети их еще любят.

— Правильно. Но в это время года их на поле не найдешь. Только в лесу, на тенистых склонах, где солнца нет. Этот плод холодок любит. Лечить мужа будешь сама. Никому другому не давай. Встань утром пораньше и иди в лес, собирай утреннюю росу с плодов в какую-нибудь посуду. Отдельно сложишь плоды. Росой напоишь мужа, но только смотри, чтоб до восхода солнца успела. Из плодов выжмешь сок и дашь ему через полчаса. Но все это ты должна успеть до восхода солнца. Сорок дней так будешь делать, и, с благословения Шамбху-махараджа, поправится твой муж.

Мама молитвенно прикоснулась к ногам йога и достала десять рупий. Йог от денег отказался:

— Дважды мне подал хлеб твой дом. Больше я не могу принять. Мне пора.

И он ушел, звеня щипцами и распевая мантры.

На другое утро мама взяла с собой Крипу Рама — одного из наших слуг — и отправилась в лес. Еще не начинало светать, когда она с Крипой Рамом вышла из дому, и не рассвело еще как следует, когда они возвратились с полной чашей росы и с плодами пхапхано. Мама была осмотрительна и, прежде чем давать отцу новое лекарство, всегда спрашивала у доктора Гирдхари Лала. Поэтому она тут же послала за доктором. Бедняга еще спал, но, узнав, в чем дело, немедленно явился. Разбуженный ни свет ни заря, он был не в духе, а при виде пхапхано и вовсе взорвался:

— Да это ж дикий огурец; его вечно жуют деревенские мальчишки, когда коз гоняют в горы!

— Знаю, — с большим хладнокровием ответила мама. — Мне у вас нужно выяснить другое: не повредит ему, если он выпьет этот сок?

— Ни вреда от него, ни пользы! — горячился Гирдхари Лал. — Пусть выпьет, и вы увидите.

— Хорошо.

К этому времени Гирдхари Лал потерял надежду вылечить отца и предоставил матери делать все, что она захочет. Он по-прежнему назначал отцу лекарства, но у него не осталось никакой уверенности, что отец выздоровеет.

Мама заставила отца выпить два глотка росы. Потом она дала ему сок за час до восхода солнца. И ей стало спокойнее.

На заднем дворике, на большом камне у забора, сидел Крипа Рам, выковыривая здоровенной иголкой занозы и бурча себе под нос:

— Колючек в лесу — ужасное дело! Опасно… На ровном месте они не растут почему-то… На горах, на обрывах, на круче… козам туда не пробраться… там вот и растется им в тени. Все ноги ободрал, штаны порвал, замерз, рано утром холод ужас какой! Я уж и так завернувшись в одеяло ходил, все равно всю дорогу зубами дробь выбивал. Тигрица твоя мамаша. А мой, говорит, сын не боится в лес ходить, ни в какие овраги не боится спускаться! Так куда я не мог спуститься — она сама лазила. Неужели сорок дней она меня с собой будет таскать?! Черти на твоей мамаше ездят! Я так не могу, я от места откажусь…

Крипа Рам ворчал весь день, но наутро опять отправился в лес. И на третий день тоже. И еще. На пятый день он взмолился. Тогда мама потащила с собой Джагата Сингха, но того тоже хватило только на пять дней, и маме пришлось взять в лес санитара Фироза.

В нашем доме установился порядок: мама вставала затемно и с кем-нибудь из слуг шла в лес. Возвращались они за полчаса, за час до восхода солнца. Мама не допускала никаких отклонений от этого правила, и каждое утро, до восхода солнца, отец пил росу и сок. Слуги уже несколько раз говорили, что ей нет никакой надобности самой ходить в лес, что они и без нее соберут росу. Она только головой качала в ответ.

— А если не найдете? — спрашивала мама. — Или принесете с опозданием? Или поленитесь собирать росу и принесете мне речной водички, тогда что? Нет уж, чем другим доверять, я лучше сама.

На одиннадцатый день мама долго не возвращалась из лесу. Не видно было и Фироза.

Мы ждали их. Солнце уже поднялось над горами, а мамы все не было. Отец несколько раз смотрел на дверь, потом опять молча устремлял глаза в потолок. Расстояние между солнцем и горами все увеличивалось. Слуги бродили с растерянным видом, перешептывались, потом начинали поговаривать, что надо сообщить в полицию. Мы все