Мама лежала без сознания. На ее губах вздувалась пена. Я в ужасе смотрел на маму и тихо плакал.

Отец резко встал и быстро зашагал к домику садовника. Змеиная девушка уже собрала свои пожитки. Она выстирала рубашку и сборчатую юбку и выглядела чистенькой и нарядной. Волосы были подколоты гребнем, серебряные украшения блестели, начищенные мелким речным песком. Она накрасила губы соком зеленого ореха и приколола к волосам огромную розу.

— Пойдем, Рано, — позвал ее отец.

— Куда?

— Она умирает, спаси ее.

— Пусть умирает.

— Не уходи, Рано, спаси ее!

— Дай ей свои лекарства.

— Послушай, Рано, не уходи! Мои лекарства не помогут!

— А у меня нет лекарств. Я ловлю змей, а лечить от их укусов не умею.

— Ты мне сама говорила, что у тебя есть прекрасное средство.

— Не помню, куда я его подевала.

Отец схватил Рано за руки и стал умолять:

— Рано, спаси ее! Как хочешь, только спаси. Если она умрет, я не смогу жить.

Рано отвернулась и, глядя на меня, тихо проговорила:

— Из-за нее плакать готов, а для меня и слезинки не нашлось.

Отец виновато опустил голову и молча стоял перед девушкой.

Она вздохнула и взяла свои узлы.

— Будет так, как ты захочешь.

Отец привел ее в мамину комнату. Она припала ртом к ране и долго и сильно отсасывала кровь. Ощупав один из своих узлов, она нашла в нем черную коробочку, достала из нее что-то зеленоватое и положила на рану. Потом она выбежала в сад и долго там что-то искала. Нашла растение с удлиненными сочными листьями, вырвала его, выдавила в ложку сок из листьев, накапала немного соку на мамины губы.

Часа через два с губ исчезла пена, потом постепенно начала сходить синюшность, и наконец мама медленно открыла глаза. Змеиная девушка тихонько отошла в сторону, а отец подошел поближе, взял милое мамино лицо в свои ладони и спросил:

— Ну, как ты себя чувствуешь?

Мама слабым голосом ответила:

— Мне кажется, я выздоровею. А где мой мальчик?

Я прижал свое заплаканное лицо к маминой руке. Нам было так хорошо в ту минуту втроем — маме, папе и мне. Вдруг отец что-то вспомнил и сказал:

— Джанки, ты знаешь, кто спас тебе жизнь?

Мама отрицательно качнула головой.

Отец обернулся и позвал:

— Рано, иди сюда!

Но змеиная девушка исчезла.

Больше никогда не появлялась она в наших краях. Правда, зимними ночами, когда снег укрывал окрестности, с другого берега реки доносилась песня дудки и, услышав ее, отец выходил из своей комнаты и начинал неспокойно расхаживать по дому. А голос дудки, донесенный порывом ветра через речные воды, звал, будто голос ребенка, потерявшегося в снегах и ищущего, ищущего дорогу…

Из всех лиц, которые я видел в детстве, отчетливей всего мне запомнилось лицо Шано. Шано была тогда худенькой женщиной лет тридцати. Маленькая и грациозная, тонкий и яркий рот, огромные, но запавшие глаза, кожа белая как мрамор. Шано почти всегда закрывалась покрывалом до самых глаз и одевалась в белое. У Шано была чахотка.

В те времена от туберкулеза обычно умирали. Изредка попадались счастливчики, которым удавалось каким-то образом спастись.

Мы ограничили свою жизнь крохотным замкнутым мирком, и только отец мой горел желанием вырваться из этого круга. Он использовал все свои познания и возможности в медицине и брался лечить самых трудных больных, и, если хоть один из них поправлялся, он бывал по-настоящему счастлив.

В больнице было женское отделение, но отец не хотел помещать туда Шано. В сотне ярдов от больницы стояло строение барачного типа под жестяной крышей. Внутри оно делилось на шесть смежных комнат. В двух размещались санитары, в третьей были свалены сломанные кровати и всевозможный больничный хлам. Четвертую комнату занял господин смотритель и предназначил ее для дружеских встреч и карточной игры. Пятую комнату занял садовник под свои инструменты. В шестую можно было бы класть больных, если б не поверье, что тот, кто попадает туда, обязательно умрет. Отец, понятно, не верил в это, но после нескольких смертельных случаев он стал считаться с желаниями своих пациентов, и комната пустовала.

Отец не хотел положить Шано в эту комнату, поэтому он отобрал у смотрителя его карточный салон — лучшую комнату в бараке — и поместил туда Шано. Смотритель попробовал воспротивиться, но отец сказал, что ему предоставили для жилья коттедж и там он может принимать своих гостей — и мужчин, и женщин. Смотритель был в ярости, но ослушаться отца не посмел. Комнату он освободил, но стал заклятым врагом Шано.

Обыкновенно больных женского пола привозили родственники, которые оставались при больнице, чтоб за ними ухаживать. Пока шло лечение, они устраивались на какой-нибудь из больничных веранд. С Шано получилось иначе: ее привез старший брат мужа, оставил в больнице, а сам уехал. Он был очень богатым человеком, и, если бы пожелал, для Шано могли бы отдельно готовить еду и дать ей сиделку — многие богатые больные так и делали. Но он отказался от этого.

Шано вставала с первыми лучами солнца, выносила свою постель на свежий воздух и грелась в косых утренних лучах. Потом поднималась и начинала готовить себе завтрак. Была она молчалива, очень вежлива и благожелательна. Никто от нее ни разу не слышал резкого слова. А меня всегда удивляло покрывало Шано, в которое она вечно укутывалась до самых глаз.

Только раз увидел я Шано без покрывала — увидел лишь на мгновение и замер пораженный.

А вышло так: как-то я мчался из дому в больницу звать отца обедать. Было тепло и солнечно, только время от времени налетал прохладный ветер. Шано сидела на корточках у клумбы и осторожно разрыхляла землю. Внезапный порыв ветра отбросил с ее головы легкое покрывало, и я с изумлением увидел, что на ее голове нет ни единого волоска. Голова лоснилась, как папино лицо после бритья.

Когда я спросил отца об этой поразительной штуке, отец поморщился и сказал:

— Шано девушка-вдова.

— У нее не растут волосы, потому что она девушка-вдова?

— Волосы у нее растут, как у всякой женщины. Она бреет голову. Не по собственной прихоти — ей сбрили волосы. Есть такой обычай у брахманов: если девушка помолвлена, а ее жених умер, ее называют девушкой-вдовой и выбривают ей голову.

— А как может девушка и стать вдруг вдовой? — спросил я, подумав.

Отец усмехнулся.

— В день свадьбы Шано прямо под свадебным навесом умер ее муж. Вот она и стала девушкой-вдовой.

— А почему она не выйдет замуж