В ночь с тридцатого на первое, когда над Зарей сгущались тучи и сверкали молнии, зазвонил телефон. Анна пулей достигла аппарата и сорвала трубку еще до второго звонка.

— Алло? — тревожно спросила она.

— Анечка, у тебя все в порядке? — спросила мама.

— Мамочка, — закричала Аня. — Мама, где ты? Ты не из Питера? Ма, ты не убила Гену? Мамочка, не делай глупостей, тебя разыскивает милиция…

— Перестань молоть чепуху, — отрезала Татьяна Константиновна. — Я спрашиваю — у тебя все хорошо?

— Да, — всхлипнула Нюра. — Ма, я замуж выхожу.

— Какая прелесть, — восхитилась мама. — Нюришна, с тобой не соскучишься. За кого опять?

— За Славу. Ты его помнишь?

На том конце трубки раздался громкий смех.

— Что я смешного сказала? — обиделась Анюта.

— Нет, ничего. Будь счастлива, — мама замолчала.

— Ма, ты где? — снова забеспокоилась Аня.

— В Стокгольме, — ответила мама. — Аня, я, наверное, уже не вернусь, передай на работе, что я увольняюсь.

— Мама, что случилось, как ты оказалась в Стокгольме?

В трубке что-то отчетливо прогудел паровоз.

— Аня, прости, у меня время на исходе. Ты уверена, что со Славой тебе будет лучше, чем с Геной?

— Ма, ты его не убила? — похолодела дочь.

Сквозь шум внезапных помех ей показалось, что с мамой вместе смеется какой-то мужчина.

— Мама, мама…

Ударила молния, и связь прервалась.

На следующий день Анна забрала заявление о пропаже человека. Но с мамой она больше никогда не встретилась.

Гена времени даром тоже не терял.

Первым делом, прибыв в стольный град Питер, Геннадий пошел гуливанить. Смысл той грандиозной оттяжки, которую устроил Гена всем фартовым питерским кошёлкам, состоял в том, что за время пребывания в Заре он сошелся с неким типом по имени Авессалом (престранным, следует отметить, субъектом), который разгуливал в тридцатиградусный мороз в каких-то безумных лаковых штиблетах, белом костюме с импозантным галстуком, сверкающим на черной рубашке. Этот Авессалом, появившийся внезапно и внезапно же исчезнувший, поведал Гене, что недалече от Зари, близ города Красновишенска, велись не так давно взрывные работы. И, ежели Геннадию интересно будет узнать, от этих работ осталось около километра новехонького медного кабеля, толщиной, чтоб не соврать, с Генино запястье. Вся байда состоит только в том, где достать бульдозер и грузовик, чтобы оный кабель изъять. На резонный вопрос Гены, а почему, собственно, этот ценный кабель не забрали подрывники, Авессалом без обиняков сообщил, что взрыв был ядреный, то бишь ядерный, и забирать с места взрыва всякую железку было накладно и небезопасно. Сейчас тоже не фонтан, но есть спецкостюмы, и если Гена…

Гена был готов уже при упоминании ничейного медного кабеля. На Урале уже вовсю вошла мода на сдачу цветных металлов в многочисленные пункты по их приему, и сам Гена принимал уже участие, тайком, разумеется, от супруги, в некоторых рискованных криминальных эскападах, например, такой, как похищение огромной трехтонной стелы, выполненной из титана и уведомляющей автомобилистов, что они въезжают в город Березники. Правда, вскоре распиленная стела была обнаружена работниками ФСБ, но похитители к тому времени уже успели получить деньги и замести следы. Так что выгоды с километра медного кабеля виделись немалые.

Операция заняла времени неделю, с мужиками из леспромхоза, с которыми Гена договорился за мебель и ящик водки, рассчитался Авессалом, а Гена свои девятьсот тысяч получил уже в Питере, где в камере хранения его ожидала электронная банковская карта с вышеупомянутой суммой.

Не прошло и недели, как деньги практически все улетучились. В это трудно поверить, но Геннадий в вопросах траты финансов был феноменом еще тем, и результатом валтасаровых пиров осталась какая-то вшивенькая тысчонка, на которую в Питере трудно прожить полноценный день. Гена с горя потратил вышеупомянутую тысячу на две бутылки хорошего коньяка и распил оные с какими-то бичами.

Но тут на жизненном пути нашего героя возникла Лера, Валерия Михайловна Роу, без двух годов опять ягодка. Гена понял, что женщины этого типа — его карма (словечко подцепил в каком-то из ночных клубов), и отдался судьбе в лице Леры. Впрочем, в достаточно милом лице.

Валерьянка, как звали ее коллеги, владела небольшой сетью аптечных киосков, имела она за плечами фармакологический институт и срок за фарцовку при советском режиме — торговала импортными противозачаточными средствами. Лера узнала о Гене от своей дочери Кати, которая гуливанила с ним в одной компании. Широта души простого уральского пацана чем-то умилила Леру, и она разрешила Кате привести рубаху-парня в гости.

Катя привела Гену в шикарную квартиру на Васильевском, и Гена произвел на Леру неизгладимое впечатление… да-да, своей знаменитой прозрачной рубахой. И остался там жить.

Нет, Лера не отбила Гену у дочери, Кате Гена был совершенно по барабану, она творила музыку в стиле соул, а Гена не рубил, чем отличается регги от джаза, что уж там говорить про соул. Личная жизнь мамы дочку никогда не интересовала, у них были чисто деловые отношения.

А Гена почувствовал, что наконец-то устроился с комфортом, и попросился у Леры работать. Она устроила его в свою фирму водителем. И он возил ее по всему Питеру, летая на ее «Дэу эсперо» как птица. Лера смотрела на Гену и была счастлива. Похоже, ему было все равно, с кем спать, возраст значения не имел, и Валерьянка наконец-то забыла, что ей не двадцать, и даже не тридцать лет. Даже не сорок.

Проходил апрель. Двадцать шестого или двадцать седьмого числа в квартиру Валерьянки позвонили по обычному телефону. Было это так необычно, ибо звонили в основном на сотовый, что Лера никак не могла отыскать спросонья старый аппарат.

Между тем телефон надрывался, как духовой оркестр апокалипсиса.

Обнаружил его Гена на антресолях в прихожей. Валерьянка сняла трубку и хриплым от недосыпания голосом спросила:

— Господи, кто в такую рань?..

Официальный, прямо таки казенный голос холодно заметил:

— Доброе утро. Вообще-то уже восемь часов.

— У меня выходной.

— Прошу прощенья, не знал. Могу я узнать, это не Валерия Михайловна Роу у аппарата?

— Вы будете смеяться, но это именно я. С кем имею удовольствие разговаривать?

— Капитан Ларин говорит, уголовный розыск. Не проживает ли у вас некто Топтыгин Геннадий Родионович?

Лера окаменела. Про похождения своего возлюбленного она уже многое знала, и вполне допускала, что тот легко мог пойти на уголовщину.

— Да, это мой муж, — тем не менее ответила она, и Гена чуть не упал.

— Насколько я могу судить — неофициальный, — не преминул уточнить Ларин.