облегчения. Увы, провидческие размышления Иова оправдались только в малой степени. За порогом грядущего столетия он ничего не видел.

Глубокую отречённость Иова от происходящего в Думе нарушил голос митрополита Крутицкого Геласия:

— Услышь меня, государь-батюшка, услышьте, Дума и весь синклит. В день, когда мне уехать из Углича, посетила меня вдовствующая царица Мария и слёзно умоляла передать её просьбу вам, чтобы смягчили гнев на тех, кто умертвил дьяка Битяговского, да сына его, да сотоварищей. И сама она видит преступление во всём, что содеяно. Молит она смиренно и надеется, что не погубит государь её бедных родственников. И вот для Думы последний документ угличского дела: покаянная грамота городового угличского приказчика Игнатия Карелова. А прописывает приказчик в ней о том, что царевич Дмитрий умер в чёрном недуге, а пьяный Михайло Нагой велел толпе убить невинных царёвых слуг с дьяком Битяговским.

Геласий умолк. И Дума молчала. Царь тихий и горестный сидел на тронном месте. И теперь наступил черёд сказать последнее слово высшему судье державы, главе церкви патриарху Иову.

В сей миг тишины, перед тем, как начать обвинительную речь, никакие личные мотивы не таились в душе патриарха. Только благо России, только честь и достоинство российского первосвятителя двигали приговор патриарха Иова.

— Да будет воля государева, — начал Иов своим сильно звучащим голосом. — Мы же удостоверились несомнительно, что пред государем Михайлы и Григория Нагих и угличских посадских людей измена явная; что жизнь царевича Дмитрия прекратилась судом Божим; что Михайла Нагой есть виновник кровопролития угличского, действовал по внушению личной злобы и советовался с злыми ведунами, с Андрюшкой Молчановым и другими; что граждане угличские вместе с ним достойны казни за свою измену и беззаконие, учинившие смерть государевых приказных людей, дьяка Михайлы Битяговского с сыном, Никиты Качалова и других дворян, жильцов и посадских людей, которые стояли за правду....

В душе Иов противился всяким казням, жестокостям, кровопролитиям. Но он был неистовым защитником христианской нравственности, боролся за её торжество. В Угличе он увидел попрание Заповедей и Законов Божих. Сие противоречило духовному миру верующих, шло от чёрных сил и должно быть наказано. И всё-таки Иов делил ответственность за наказание угличан между властью царской и церковной. Поэтому, заключая приговор, добавил:

— Но сие дело есть земское; ведает оное Бог и государь: в руке державного опала и милость! — Зная, что в судьбе опального Углича уже ничего нельзя изменить, он закончил: — А мы должны единственно молить Всевышнего о царе и царице, их многолетнем здравии и о тишине междоусобной брани.

И Дума порешила, а царь Фёдор повелел завершить дело и казнить виновных. Пал приговор и на весь род князей Нагих.

Через несколько дней их всех привезли в Москву, а с ними кормилицу Ирину с мужем, ведуна Андрюшку Молчанова. На Житном дворе их снова допрашивали. И дыба, и огонь с раскалёнными клещами были в ходу. Никто из Нагих, однако, и слуги их не признали смерть Дмитрия ненасильственной.

— Самостийна смертушка мне бы надобна, — кричала под пыткой кормилица Ирина.

И Марья твердила своё на дыбе:

— Злодеи отняли жизнь у царевича!

И тогда вдовствующую царицу постригли в монахини, нарекли Марфой и отвезли в Высинскую пустынь за Белоозеро.

Не миновало суровое наказание и братьев Нагих. Их отправили по тюрьмам в разные города на север России.

В Угличе тоже была учинена расправа. Сто восемьдесят горожан закончили жизнь на плахе под топором палача. Многим вырвали языки, отрезали уши.

По настоятельству Геласия и по повелению Иова был наказан колокол соборной церкви, который поднял горожан на расправу над Михаилом Битяговским, над другими невинными жертвами. Колокол сняли с колокольни, выпороли кнутом на площади и отправили на вечную ссылку в Тобольск.

Многих угличан с семьями, со скарбом и животиной погнали в сибирскую ссылку и населили ими город Пелым. С того времени вотчина князей Нагих город Углич стал приходить в запущение, обречённый на медленное вымирание.

Тела всех убитых при бессудной расправе в день смерти Дмитрия вынули из ямы на городской свалке, положили в гробы, привезли в церковь, отпели и похоронили в ограде соборной церкви, в виду дворца Нагих.

Угличские события постепенно стали забываться. Но ненадолго. Близился час, когда они дадут о себе знать с новой силой…

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ВЕСТИ ИЗ ЦАРЬГРАДА

А пока Россия пребывала в тишине, словно после буйных хмельных праздников. Оно, похмелье, всегда тяжело переносится. Но народ живёт больше упованием на будущее, нежели трепетом за прошлое. Был Иван Грозный — канул в лета; случилось убийство в Угличе — миновало и тоже преданием становится. А вот что впереди — занавеску-то каждому хочется приоткрыть, заглянуть в будущее. Да как заглянешь?! На Москве и по всей России после казни ведуна Андрюшки Молчанова охота началась на ведьм, чародеев и колдунов. Будто и повеления ни от кого не исходило, а объезжие и приставы навострились отлавливать всех, кто пророчествовал.

Но про всякие нечистые силы, про ведунов и ведьм забывают, как только на небе ясное солнышко появляется. Вскоре же после Углича небо над Россией стало солнечным, ясным и жизнь потекла боголепнее. А тут кстати из Корсуни пришли вести о том, что едут в Москву послы Вселенской православной церкви. Ещё никто из священнослужителей не знал толком, какие грамоты они везут, но все были уверены, что с добрыми вестями. И то сказать: чего ради им больше месяца корм переводить, гнать коней через полсвета с плохими вестями. Гонца бы хватило послать. А коль в каретах, само собой — за милостыней. Как бы то ни было, а послы — это всегда важные дела, важные события. И по Москве начали благовестить колокола.

Как раз праздник Владимирской иконы Пресвятой Богородицы подоспел. Патриарх вёл торжественную литургию в главном соборе державы — Успенском. Хор пел тропарь: «Днесь светло красуется славнейший град Москва, яко зарю солнечную восприимши, Владычице, чудотворную твою икону, к ней же ныне мы притекающе и молящеся...» А тут митрополит Крутицкий Геласий появился. Шагал широко. Был возбуждён. Глас под купол собора улетел.

— Святейший владыко, прости за порыв. Радость великая пришла: послы царьградские в первопрестольную пожаловали, заставу уже миновали!

— Слава Отцу и Сыну и Святому Духу! — воскликнул Иов, подняв глаза под купол собора. И распорядился: — Дай повеление благовестить, брат мой!

Такое повеление как не исполнить, вмиг полетела команда на кремлёвские колокольни. И вот уже