Купец не унимался:

– Правь в трактирный приют для неизлечимо больных. Человек! Неси нам регалию с плюс-ультрой![110] Повар, готовь разлюле мале! Бегом! Эй, бритый лик! Накаливай на манер локомотива…

Половые, почуяв добычу, сбежались к новым гостям и начали их ублаготворять. Горлопан не унимался, а усатый всячески его подзуживал. Друзьям надоело на них смотреть, они быстро допили бутылку и отправились гулять на берег Золотого Рога.

Вечером Таубе по секретным делам ушел в штаб крепости. Лыков от скуки явился в полицейское управление – как там его подопечный Тимоха Банщик? И увидел в кабинете Петрова того подлипалу, который утром увивался вокруг загулявшего купца. Усач сидел на табурете с унылой физиономией, а полицмейстер его допрашивал.

– Что случилось, Федор Иванович?

– Здравствуйте, Алексей Николаич. Вы ко мне?

– Да вот зашел узнать, как там мой крестник.

Петров ухмыльнулся:

– Идет на поправку. Хорошую вы ему шишку нахлобучили! Судить будут сукина сына. У нас матерьяла – на вечную каторгу.

– А это что за гусь?

Коллежский асессор скривился:

– Очередная банальщина. Пили вместе, потом один второго обидел. Тот вынул из мостовой гранитный кубик и хрясь обидчика по башке!

– Убил?

– Череп проломил спьяну.

Владивостокские улицы большей частью обходились без мощения, что создавало жителям серьезные неудобства. Лишь Алеутская была покрыта булыжником да часть Светланской – гранитными кубиками. Если ударить таким по голове, то недолго и убить.

Лыков посмотрел на усача – что-то ему в нем сильно не нравилось. И историю с похожим сюжетом он уже слышал, но где?

Полицмейстер насторожился:

– О чем задумались, Алексей Николаич? Все вроде ясно: нанесение не по неосторожности, а с намерением, хотя и без умысла на убийство, побоев или иных насильственных действий, причинивших смерть. Да еще в состоянии опьянения…[111] Дадут дураку арестантские роты. А если он еще и судью разжалобит, то через три года уже выйдет на свободу.

– И снова начнет мстить за свои обиды? Где-то я уже слышал подобную историю… Вы вот что, Федор Иванович. Запишите как следует его приметы и разошлите по соседям. Сахалин, Чита, Хабаровск, Якутск. Что-то тут не то.

Вдруг заговорил арестованный:

– А чего не то? Каюсь, невры не выдержали. Моя вина, ваше высокоблагородие, ежели хотите знать, простая. Захотел дармовщины. Вижу – купчик гуляет, компании ищет. Я и приклеился. А там присяга[112] в кармане толщиной с аршин! И набита вся сотенными билетами. Надо же помочь человеку ее спустить. И ударились мы по всем шалманам. Нагрузились ниже ватерлинии, и все бы хорошо, но Иван Иваныч тот оказался невоздержанным. Любил в пьяном виде распоряжаться кулаком. И обидел меня… Ударил раз-другой, решил, что ежели я угощаюсь за его счет, то можно меня мордовать. А уж мы оба были нафуфыренные. Я и не сдержался. Прав господин полицмейстер: без умысла на убийство. Был бы у меня умысел, зачем камень выдирать? Я бы его ножиком. Нашли ведь при мне ножик за халявой…[113] Для обороны таскаю.

– Ты кто такой вообще? Откуда? Сидел ли прежде в тюрьме? – начал спрашивать усача надворный советник.

– Звать меня Перегородкин Семен Егоров сын. Из крестьян Балаганского округа Иркутской губернии, в тюрьме не сидел, под следствием не был, кормлюсь мелкими подрядами.

Лыков повернулся к полицмейстеру:

– Это он в тюрьме не сидел? Посмотрите как следует. От него нарой за версту пахнет.

Петров развел руками:

– Документы в порядке, по картотеке не проходит.

– Оформляйте приметы, делайте фотопортрет. Этот человек не тот, за кого себя выдает. Я пойду, а вечером снова загляну. Заберу у вас копию регистрационной карточки и тоже поищу по своим источникам. Ежели понадобится, и в Департамент полиции пошлю запрос. Камнем по голове, в пьяном скандале… Черт, где же я встречал такое?

Лыков завелся. Убийство в драке, без умысла – обычное на Руси дело. Большинство осужденных идет по этой статье. Иногда им дают четыре-пять лет каторги, но чаще – исправительные арестантские отделения. Сыщик встречал по службе много подобных дураков, которые нарежутся и не помнят себя. Сидят люди, выпивают, мирно беседуют. Потом вдруг какое-то обидное замечание, слово за слово, и собутыльники хватаются за что попало. Чаще всего за топор, а тут вот гранитный кубик подвернулся. Вроде бы прав полицмейстер – банальное дело. Однако Перегородкин был не так прост. Он прикидывался дураком, но прятал что-то внутри. Потом, тертое лицо, проскакивающие в речи жаргонные выражения. Явно человек сидел. Но отпирается. Парохода еще долго не будет – есть время решить загадку.

Алексей начал с картотеки полицейского управления – вдруг подчиненные Петрова ошиблись, и Семен Егоров сын им уже попадался. Но никого похожего там не нашлось. Тогда сыщик направился в областнуху – так местные называли областное правление. Он уже заглядывал туда, а конкретно в Третье отделение по делам ссыльно-каторжных переселенцев и уголовному делопроизводству; питерца там знали. Начальник отделения лично переворошил картотеку всех, кто попадал в тюрьмы Приморской области. И тоже развел руками: никакого Перегородкина!

Надворный советник не успокоился, он чувствовал, что взял правильный след. И отправился во Владивостокскую крепостную жандармскую команду. Начальник ее, ротмистр Маланьичев, огорошил гостя. Команда занимается охраной крепости и полуострова Эгершельд, разыскной деятельности не ведет, агентуры не имеет. Какая такая картотека?

Лыков быстро направил разговор в нужное ему русло:

– А вы помните приказ министра внутренних дел от тысяча восемьсот восьмидесятого года о фотографировании бродяг?

– Нет, – растерялся ротмистр. – Я тогда юнкером был.

Сыщик пояснил: приказ этот относился именно к голубым мундирам. Еще существовало Третье отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Его временноуправляющим на короткое время стал генерал-майор Никифораки, начальник штаба Отдельного корпуса жандармов. Он обязал всех начальников губернских и областных жандармских управлений посещать местные тюрьмы и снимать с содержащихся в них бродяг фотографические карточки. А потом прислать их в Третье отделение в двух экземплярах.

Маланьичев радостно ответил:

– А у нас в области нет управления! Оно в Иркутске, вот к ним и обращайтесь.

– Тогда направьте запрос в Иркутск.

– Делать мне больше нечего, – заявил ротмистр. – Да они пошлют куда подальше и будут правы.

Лыков сощурился:

– Послушайте, я ведь не уйду просто так. Отстучу телеграмму в Департамент полиции, и через сорок восемь часов вас обяжут мне помочь. И запрос в Иркутск вам придется сделать, уж поверьте моему опыту. Не лучше ли нам договориться по-хорошему?

Однако начальник крепостной команды закусил удила:

– Если всякие командированные будут давать мне указания, что это за служба? Я вам ни по какой линии не подчиняюсь. Ступайте, откуда пришли!

Рассерженный Лыков тут же явился на телеграф и отбил экспресс директору Департамента Дурново. Он сообщил, что, видимо, напал на след опасного преступника, который скрывает свою личность. Ему требуется помощь всех жандармско-полицейских сил Сибири и Дальнего Востока. А особенно начальника здешней крепостной команды ротмистра Маланьичева, который мается от безделья, но сотрудничать с надворным советником не желает, ждет приказа сверху.

К его удивлению, ответ пришел уже через сутки. Дурново от имени министра наделял подчиненного полномочиями по проведению дознания, в рамках исполнения которого он мог давать распоряжения всем местным чинам МВД. Отдельную плюху выписали Маланьичеву. Его прямо обязали оказать надворному советнику полное содействие.

К этому времени Алексей успел получить новые сведения. Владивостокцы сняли приметы с арестованного и вручили их питерцу. Его внимание привлек следующий пункт: «На правой стороне поясницы несколько линейных рубцов, произошедших, вероятно, от прежде ставленных кровеносных банок». Остальные записи были стандартными: цвет волос и глаз, рост, зубы, нос и прочее. Знаков прежних телесных наказаний на теле не обнаружено… Но линейные рубцы! Где-то они уже попадались сыщику. Он рылся в памяти и никак не мог ухватить мысль. Очень неприятное чувство: тужишься, а все без пользы. Необходим был толчок.

Этот толчок Лыков получил все там же, на Пекинской. Он отыскал и расспросил городового, который арестовывал убийцу. Как было дело? Сопротивлялся Перегородкин или нет? Служивый ответил:

– Да как обычно бывает. Здорово