— Хотела бы я иметь возможность сказать то же самое! Но, к сожалению, мой отец — майор в дивизии СА «Фельдхерренхалле», а двое дражайших братьев служат в дивизии СС «Дас Рейх».

Они продолжали молча мыть иглы и шприцы. Потом маленькая медсестра сказала задумчиво:

— Может, доложить начальству? Это ведь долг каждого, если вступаешь в контакт с антиобщественными элементами или слышишь подрывные разговоры.

Полногрудая Грета бросила на нее долгий взгляд, потом ответила:

— Не надо, Маргарет. Донос приведет к нашей неизбежной гибели в тот день, когда Адольф отправится в ад. Об этом долге лучше забыть. Не смотри, не слушай, не болтай. — Повернулась на каблуках и пошла к двери. Перед тем как выйти, небрежно заметила: — Если запомнишь это, у тебя будет возможность уцелеть. Ешь, спи, трахайся и держи язык за зубами. Последнее важнее всего.

Сестра Грета до сих пор работает в этом госпитале. Четыре года она ухаживала за солдатами вермахта. Закрывала им потухшие глаза, делала уколы морфия, когда их охватывало безумие и они неистово выли, спала с ними, когда хотела этого, пила, когда сдавали нервы. Какое-то время даже кололась морфием. Это приносило облегчение.

Два года она ухаживала за английскими солдатами. Делала им уколы, утихомиривала их и вела себя с ними так же легкомысленно, как раньше с немецкими.

Доктор Малер, главный врач, какое-то время путешествовал. Во всяком случае, так говорили. Фашистские правители хотели его уничтожить, потому что он был мужественным врачом. Теперь он вернулся и по-прежнему ходит, размахивая руками, по тем длинным коридорам.

Грета не захотела становиться старшей медсестрой палаты. Она по-прежнему делала уколы, выносила судна и меняла простыни. Иногда встречала старых пациентов — немца, норвежца, датчанина, англичанина, негра из Конго, араба из Алжира, дрожащего от лихорадки легионера из Индокитая. Радовалась встрече. Пила с ними в маленьких уютных погребках. Не раз гостеприимно делила с ними постель.

— Как-никак, мы живые люди, — говорила она. — И времени нам остается меньше, чем вы думаете.

Грета была великолепной медсестрой. Многие смотрели на нее свысока и презрительно говорили: «Безнравственная». Но еще больше было тех, кто говорил: «Замечательная девушка».

Если когда-нибудь вы приедете в город на Эльбе, дойдите пешком до Ландунгсбрюке. Глядя на Реепербан, заметите слева от Хафенкранкенхаузе утопающий в зелени госпиталь. Он особенный. Там можно найти сестру Грету. Если вы не ханжа, выпейте с ней и передайте привет от тысяч неизвестных мужчин в зеленом и в хаки.

Маленькая Маргарет повесилась в один из погожих майских дней 1945 года. Умерла так же нелепо, как жила. Она была очень высоконравственной. Слишком часто являлась с доносами к начальству, забыв слова Греты: «Не смотри, не слушай, не болтай». Но откуда ей было знать о восточном символе мудрости — трех священных обезьянах?

Пусть покоится с миром! Друзей по несчастью у нее было много.

Вместо того чтобы убирать мусор, мы спустились в подвал к ефрейтору медицинской службы Петерсу и стали играть в «двадцать одно». Играли несколько часов, пока эта стерва Матильда проводила работы по расчистке. Как сказал Легионер, если мы будем убирать мусор, то поможем тем, кто нам не нравится.

Петерс со смехом в четвертый раз сгреб выигрыш. Достал из мусорной корзины большой батон колбасы и разрезал его на пять равных частей. Под эту колбасу мы выпили разведенного медицинского спирта. Все излучали довольство. Мы были живы, а в Гамбурге в 1944 году это являлось главным.

— Ночью они вернутся, — сказал Петерс, проглотив большой кусок колбасы.

— Думаешь? — спросил Малыш. Он смотрел в окно на Эльбу, где торчали обломки разбомбленной верфи.

Петерс убежденно кивнул.

— Вернутся. У них много бензина, много бомб и очень много молодых людей, которым хочется летать.

— Но и у нас много идиотов, которым этого хочется, — сказал Малыш, — чтобы иметь на петлицах что-то вроде магнита[94]. Старухи просто без ума от крылышек.

— Оно так, — сказал Петерс. — Разница в том, что у нас нет самолетов для тех, кто рвется в небо. У них есть.

— От города скоро ничего не останется, — сказал Легионер.

— Это точно, — сказал Петерс. — Потом они начнут бомбить развалины, а когда сравняют их с землей — примутся за то, чего больше не существует, пока ни единой крысы не останется. А потом первым делом высадят парашютистов.

— Хватит об этом, — сказал Легионер, подавая карту Бауэру.

Бауэр засмеялся и бросил свои карты на стол.

— Двадцать одно.

Малыш указал на миску, в которой что-то плавало.

— Что это там? — спросил он, вытягивая шею.

Петерс склонил голову набок.

— Аппендикс. Воспаленный аппендикс.

Малыш встал и уставился с острым любопытством на кусочек кишки. Подозвал свистом пса, который лежал под рентгеновским аппаратом, высунув кончик желтого носа.

— Свинья ты, — сказал Легионер, когда пес проглотил аппендикс.

— Желудок не примет этого, — сказал Петерс. — Пса вырвет.

— Почему? — спросил Малыш.

— Хочешь, поспорим? Литр шнапса против трех моих колбас? — вызывающе спросил Петерс.

— Охотно, — ответил уверенный в победе Малыш. — Раз тебе так хочется расстаться со своей колбасой.

Они поспорили, и через пять минут пса еще не вырвало. Малыш потребовал колбасу и откусил по куску от каждого батона, словно боялся, что ему недолго ими владеть.

— Проклятая животина, — выругался Петерс и погрозил кулаком желтому псу-дворняге, который лежал в углу и жадно смотрел на жующего Малыша.

Неожиданно пес поднялся. Тело его сотрясла сильная конвульсия — и аппендикс оказался на полу.

— Отдавай колбасы, — радостно крикнул Петерс и потянулся за тем, что оставалось от них. — Он не мог вынести зрелища того, как ты набиваешь желудок.

Малыш густо покраснел. И плюнул в сторону пса.

— Желтая тварь! Сукин сын! Я затолкаю эту дрянь обратно тебе в горло.

И прежде, чем Петерс успел отнять у него последний батон, откусил от него кусок. Потом схватил пса за шиворот и стал тыкать носом в блевотину. Пес неистово сопротивлялся, скребя когтями.

Легионер выругался и попросил его немедленно прекратить.

Петерс в приступе великодушия оставил Малышу один из батонов. И сказал нам, словно по секрету, что в седьмой палате лежит артиллерист, способный есть всевозможных паразитов.

— Ну и ну! Я хочу его видеть, — сказал Бауэр.