Дрожащий язык облизывал ей лицо, в ухо звучали пылкие, утешающие слова:

— Пожалуйста, уступи, пожалуйста! Что тут такого? Ничего с тобой не случится. Почему не уступить? — Голос его был почти нежным. — Потом отпущу тебя!

Женщина решила рискнуть. Лучше это, чем смерть. Она всхлипывала, стонала, скулила в испуге. Высоко над ними вспыхнула ель. От Альстерского канала донеслось бульканье. В небе висели ярко-белые осветительные ракеты. К нему вздымались столбы пыли и языки пламени. Земля дрожала, как женщина под насильником.

Молодая женщина шла к убежищу, когда на нее набросился этот душевнобольной подонок.

«Не кричи, — подумала она. — Позволь ему делать все, что захочет, иначе убьет».

Упала бомба. Они не ощутили, не заметили, что на них посыпались комья земли. Осторожно, нежно, мужчина стянул чулок с ноги женщины, провел по нему губами, поцеловал, уткнулся в него лицом. Дышал он часто, отрывисто. В свете окружающего пламени его глаза казались остекленелыми. Он впился зубами в лицо женщины, ухватил одной рукой ее волосы, а другой быстро обернул чулком ее шею и затянул его. Она захрипела, заколотила руками и ногами.

Мужчина смеялся.

Губы ее посинели. Глаза выкатились из орбит. Рот открылся. Она обмякла, оцепенела — и осталась лежать мертвой. Удавленной собственным чулком.

Мужчина сунул в карман ее трусики.

Он был снова спокоен. Посмотрел на оскверненный труп и улыбнулся. Опустился на колени и молитвенно сложил руки.

«О, Господи, Боже, святой правитель. Я твой бич. Дьяволица наказана, как ты велел мне!»

Потом нагнулся и вырезал на ее лбу крест. Громко засмеялся и скрылся за обугленными балками и мусором.

Вскоре убитую обнаружили две женщины. Разразились воплями. И, охваченные паникой, убежали со всех ног.

Это была пятая женщина, убитая за краткий промежуток времени.

Дело перешло от уголовной полиции к гестапо.

За расследование взялся криминальрат Билерт, «Красавчик Пауль», покровитель Доры.

Он молча стоял в черном пальто и белых перчатках, глядя на труп. Длинный серебряный мундштук свисал из уголка рта. На рукав упал пепел. Билерт благоговейно стряхнул его, потом поднес к носу надушенный платок.

Его подчиненные быстро работали, рявкая, как терьеры. Командовали, измеряли, фотографировали.

Врач поднялся на ноги. Старый, невзрачный. Типичный полицейский врач.

— Перед тем как задушить, ее изнасиловали. Порезы сделаны после смерти.

— Лучше скажи, кто это сделал! Мне придется подумать, пойдет ли тебе на пользу поездка на Восточный фронт!

Билерт повернулся спиной к врачу и медленно пошел по улице к Нойер Валь, где стоял его «Мерседес».

Он ничего не видел. Ничего не слышал. Мозг его работал с большим напряжением. На службе в гестапо этот мозг изобретал самые дьявольские методы пыток. Наконец-то этот мозг, который за несколько лет до начала войны помог отправить Эдгара Андре[96]на виселицу, выполнял разумную задачу.

На четвертом этаже управления гестапо на Карл-Мук-платц подсчитывали убитых. Точно установить, сколько людей погибло и пропало без вести, было невозможно, но плюс-минус две сотни особого значения не имели. Старая, неряшливая машинистка собрала списки. После долгих пререканий гестаповцы насчитали 3418 убитых и столько же раненых. К ним добавилось большое число пропавших без вести. Многие были полностью сожжены огнеметами, которыми пользовались саперы, ведшие работы по расчистке.

Учетные карточки были перечеркнуты и подшиты. Полицейские выписали груду свидетельств о смерти с факсимильными подписями, и все было готово к очередному налету.

Цивилизованное общество должно поддерживать порядок.

Красавчик Пауль сидел с тремя коллегами в комнате № 367 на третьем этаже. Они разглядывали пять фотографий убитых женщин. Младшей было шестнадцать лет, старшей тридцать два года. У всех был вырезан крест на лбу. Все были задушены чулком, и у всех убийца забрал трусики.

— Убийца — кто-то из солдат, — неожиданно сказал Пауль Билерт, поднимаясь.

Коллеги посмотрели на него с удивлением. Эсэсовец подал ему пальто. Он натянул белые перчатки. И со свисающим изо рта серебряным мундшутком вышел из управления.

Билерт несколько часов ходил по задымленным улицам, прижимая ко рту надушенный платок. Одни прохожие поглядывали на него с опаской. Другие приветствовали значительного человека с Карл-Мук-платц робко, заискивающе.

Он зашел к Доре, где болтал с девицами и орал на сводника Эвальда до тех пор, пока у бедняги не ослабели от страха ноги. Потом неторопливо зашагал по Нойер Валль, заглянув по пути в несколько мест.

Под вечер Билерт зашел в роскошный подземный ресторан на Баум Валль. Снаружи он более всего походил на старый, ветхий подвальный магазин подержанных вещей, но когда посетитель спускался по двум пролетам крутой бетонной лестницы, его ждал сюрприз. Перед ним открывался новый мир. Подземные залы с автоматической вентиляцией и кондиционерами. Столики под белыми скатертями. В уютных комнатках и укромных нишах стояла превосходная фарфоровая и серебряная посуда. Настольные лампы в цветных абажурах усиливали очарование. Там были кресла в чехлах, толстые ковры на полу. Официанты в смокингах и их помощники в белых куртках с красными лацканами обслуживали веселых, элегантных гостей.

В этом роскошном подземном ресторане не было ни меню, ни карты вин. Посетителю требовалось лишь высказать желание. Цены определялись произвольно.

Полуодетая особа приняла у Красавчика Пауля пальто и шляпу. Он небрежно уселся за столик посреди зала. Не потрудился взглянуть на склонившегося официанта, заказывая куропатку с грибами и жареным картофелем и бутылку «опенхаймера»[97]. Официант с бесстрастным выражением лица записал заказ.

Пауль Билерт откинулся на спинку кресла и стал разглядывать многочисленных гостей. Лощеных армейских офицеров в серых и зеленых мундирах. Моряков в темно-синем с блестящими золотыми галунами. Летчиков в серо-голубой парадной форме с белыми манишками. Затянутых в черное эсэсовских офицеров с серебром на плечах и петлицах. Партийных функционеров в броских золотистых мундирах с таким количеством золота и серебра, что им позавидовал бы фельдмаршал времен Франца-Иосифа. Дамы в дорогих шелковых платьях и мехах выглядели совершенно беззаботными и заливисто смеялись со своими кавалерами.

Пожилой адмирал сидел с двумя очень веселыми дамами. С его шеи свисал Рыцарский крест с мечами и дубовыми листьями, рядом висел орден «За боевые заслуги» времен Первой мировой войны[98].