Мы обошли все вольеры, а я так и не решился задать ей главный вопрос: а как же свидание? Просто шел следом, засунув руки в карманы, и ждал, что Лена сама объяснит. А в душе в этот момент радостно порхали бабочки: она ведь пришла. Сюда! Ко мне! Неважно почему.

Но я врал самому себе. Мне было важно, и еще как!

– Умираю, хочу снять эти чертовы каблуки! – призналась Лена, оборачиваясь ко мне.

В начинавших сгущаться сумерках ее лицо казалось простым и милым. В эти прекрасные голубые глаза мне хотелось бы смотреть каждый день.

– Тогда… идем внутрь?

– Пойдем! – С Федькой на руках она направилась к зданию.

Так по-свойски, словно давно являлась здесь своим человеком.

– Может, ты голодная? Хочешь перекусить? – спросил я, открывая перед нею дверь.

Спрашивать, ела ли она что-нибудь на свидании с Кошкиным, мне показалось не совсем тактичным.

– Я бы не отказалась, – призналась Лена, проходя мимо приемной сразу к лестнице, – все, что я ела сегодня, это пара виноградин! Да и те не по собственной воле.

– Тогда как насчет горячих бутербродов?

– Даже если завернешь в них Федькин хвост! – рассмеялась она. И вдруг вскрикнула: – Ай! Да шучу я, шучу! Степаныч, не буянь!

Провожая их взглядом, я судорожно соображал, не оставил ли беспорядка в комнате. Вряд ли разбросанные книжки могли смутить гостью, а вот носки или нижнее белье – очень даже. Федя очень любил выбрасывать на пол содержимое моих ящиков, но, кажется, перед ее приходом он не делал ничего такого.

Я прошел на небольшую кухоньку и сообразил несколько бутербродов: остатки былой колбасной роскоши, салатный лист, капля майонеза, сверху сыр – и в микроволновку.

– Наверное, дома ты питаешься по-другому, – сказал я, входя в комнату.

Лена сидела на моей кровати, поджав под себя голые ступни. Ее туфли валялись рядом. У меня от волнения засосало под ложечкой.

– Дома в последнее время я ем то, что удастся найти в холодильнике. Семейные ужины теперь редкость. Мама занята ремонтом, папа у нас почти не появляется. У них… трения, знаешь ли. – Она поджала губы. – А Ромка все время пропадает у Насти.

Я протянул ей тарелку:

– Мне жаль, что у твоих родителей не все гладко. Надеюсь, все наладится. – Лена взяла бутерброд, и я сел рядом с ней. – Все же так лучше, чем как у Насти. Ее отец умер, мама после аварии полгода лежала в коме. Настя была совсем одна. И знаешь… Когда мы с ребятами помогали ей все вместе: с учебой, с несколькими подработками, – я чувствовал, что все не просто так. Что мы настоящие друзья и нас связывает нечто большее, чем учеба.

Лена задумчиво взглянула на меня и даже перестала жевать. Воспользовавшись моментом, Федька умыкнул у нее из рук бутерброд.

– Блин!

– На, держи еще. – Я подал тарелку.

Девушка взяла новый бутерброд и печально улыбнулась:

– Знаешь, именно такие бутерброды мы ели с моей подругой когда-то. Их делала ее мама. Они жили скромно, и Зоя обычно носила обеды с собой. Я жутко любила стряпню ее мамы и всякие такие простые закуски, поэтому в обед угощала Зойку первым и вторым на свои карманные, а после школы мы с ней забирались на холм, и там я с удовольствием точила эти ее домашние заготовки из пластмассового контейнера. – Лена смущенно улыбнулась. – У нас даже было свое секретное место – обрыв недалеко от стройки. Там был этот холм… Оттуда весь город как на ладони…

– Тебе не хватает этого?

– Что? – Она посмотрела на меня, будто очнувшись от воспоминаний.

– Я говорю, ты скучаешь? Мне кажется, тебе грустно вспоминать об этом.

– Да. – Лена откусила кусок бутерброда. – Я скучаю по своей бывшей подруге. Мы не общаемся.

– Почему бывшей? – поинтересовался я. – Разве друзья бывают бывшими, если они настоящие друзья? Или вы поссорились?

– И да, и нет. – Лена попыталась улыбнуться, и ее лицо исказилось гримасой боли. – Я не знаю, что случилось. Только знаю, что все пошло наперекосяк из-за меня. Такое бывает. – Она внимательно взглянула в мое лицо. – Ты теряешь себя и не можешь найти, а виноваты почему-то все вокруг.

– Бывает, наверное.

Девушка опустила взгляд, спустила с кровати ноги и принялась ими болтать:

– Как же приятно снять каблуки! Просто песня!

– Зачем ты тогда их носишь? – не удержался я.

– Это… красиво. – Лена смущенно прижала пятки к кровати. – И женственно.

– Но ведь неудобно. Зачем носить такую обувь постоянно, если это настоящее мучение? – Заметив, что она хмурится, я спохватился: – Прости, не хотел занудствовать. Просто ты и без всего этого… красивая.

Девушка закашлялась.

– Ой! – У меня от неловкости, кажется, температура подскочила. – Я имел в виду не без всего, а без этой одежды и… Не без одежды, а…

И тут я понял, что она хохочет, прикрывая рот рукой, чтобы крошки не разлетелись по всей комнате.

– Прости, – сказал я, тоже расхохотавшись.

– Ничего! – Лена попыталась успокоиться. – С тобой всегда так весело!

Она отдала остаток бутерброда Феде и закашлялась.

– Я не то хотел сказать. Просто имел в виду, что ты всегда так одеваешься, будто на праздник. Тебе ведь вовсе не обязательно это делать, потому что ты и без всей этой мишуры выглядела бы… идеально.

– Я просто стараюсь соответствовать статусу, – сказала, покраснев, Лена.

– А какой у тебя статус? – совершенно искренне спросил я.

Девушке явно стало не по себе. Она заерзала.

– Я… я не знаю… Просто хочу чувствовать себя уверенно. Хочу выглядеть успешной.

– И как? Получается? – Заметив, что Лена напряглась, я всплеснул руками: – Прости, не хотел тебя смутить или обидеть. Но…

– Что?

– Социум думает о нас ровно то, что мы ему транслируем. Если ты одеваешься вызывающе, люди делают соответствующие выводы.

– Ты меня сейчас пытаешься оскорбить? – усмехнулась Лена.

– Нет, нет, нет! – Я схватился за голову. – Я… у меня с трудом получается формулировать мысли сегодня.

– Понимаешь, если я завтра приду в универ в стремных джинсах и свитере, мои подруги меня не поймут. Мода для них почти священна.

– А я думал, что настоящий друг тебя поймет, что бы ты ни сделал. И сказать другу можно все, что угодно. Разве нет? А иначе он не друг. И если твои подружки навязывают тебе свое мнение, то ты еще сильнее теряешь себя. Нельзя делать что-то против своей воли, нужно прислушиваться только к себе.

– Ты опять занудствуешь, – покачала головой Лена.

– Я это к тому, что настоящий друг простит. – Я закусил губу от неловкости. – Слушай, я вовсе не хотел читать нотаций. Я совсем не такой. Просто ты так рассказывала про эту Зою, у тебя так глаза горели, а эти твои подруги…