– Это вы простите меня. Я неосторожно напомнил вам… У вас с Дадешкелиани был… роман? – Последнее слово Бардин выговорил очень неуверенно.

Дина кивнула. И тут же изумленно вскинула голову, не замечая, как слезы тут же потекли по щекам.

– Откуда вы можете это знать? Зураб не мог вам…

– О, разумеется, нет! – заверил Бардин, и даже в темноте было заметно, как он покраснел. – Это, так сказать… мои личные домыслы. Вы же помните, я, как и другие, искал в те дни вашего расположения…

– А я, простите, даже не замечала. – Дина неловко вытерла слезы, улыбнулась, глядя на Бардина блестящими глазами.

– Ну… я, признаться, и не надеялся. При моей смешной наружности было бы весьма глупо претендовать на ваше внимание.

– Оставьте, Володя, как вам не стыдно… Вам и форма была так к лицу, вы выглядели очень мужественно…

– Угу… Иванушка-дурачок в мундире обер-офицера! – совершенно искренне рассмеялся он, и Дина невольно улыбнулась в ответ. – А уж на фоне поручика Дадешкелиани… – Бардин пресерьезнейшим образом вытянул руки над головой, потом широко развел их в стороны. – Он же обо все лампы в доме стукался головой! Или плечами! Мне оставалось только незаметно раствориться…

– Но как вы узнали? Неужели у меня тогда все было написано на лбу?!

– Не у вас, а у Дадешкелиани. И не только на лбу, а везде, где можно было… Но, слово чести, я ничего не знал наверное! Просто, возможно, оказался наблюдательнее прочих ваших поклонников. Ну, а позже меня пожалела княжна Мери… и, очень сочувствуя, дала понять, что сердце ваше занято. Мне оставалось только сложить два и два – и похоронить свои последние надежды.

– Ох уж мне Мери… всегда ей всех жаль, – полусердито буркнула Дина.

– Княжна и княгиня живы? Вы что-нибудь знаете о них? – осторожно спросил Бардин.

– Анна Николаевна умерла. А Мери – и жива, и в добром здравии.

– Ей удалось уехать?

– М-м… да. – Дина торопливо искала возможность для смены разговора. – Володя, но что же мы все время только обо мне… Как вы жили? Вы были на войне?

– Разумеется.

– Конечно, что же я спрашиваю… Вы ведь еще в восемнадцатом вместе с Солонцовым уехали к Каледину на Дон! И более о вас ничего не было слышно. Где вы воевали, Володя?

Бардин медлил с ответом. Дина посмотрела на него с удивлением. Затем, отвернувшись, негромко сказала:

– Вы можете не отвечать. Это ни в коем случае не изменит моего мнения о вас. Время сейчас такое, что каждому есть что скрывать, но вас я знаю с детства и никогда не поверю, что… Впрочем, неважно. Поговорим о другом.

– Дина… – Бардин казался растерянным. – Но мне в самом деле не в чем оправдываться. Просто обстоятельства сложились так…

– Молчите. – Ладонь Дины слегка коснулась его губ. – Кто я вам, чтобы вы делились со мной сокровенным? Просто… Володя, Володя, что же вы делаете?..

Бардин перехватил ее руку. Молча, осторожно прижал к губам, и Дина не сразу догадалась отнять ее. Луна ушла, и серебристые пятна на траве растаяли, погасли. Сильнее стало сияние светлячков, их призрачные огоньки бесшумно мелькали в воздухе над травой. Птица в кустах умолкла, и Дине на миг показалось, что до нее доносится чуть слышное шуршание далекого моря.

– Я же говорил, господа, что они здесь! – раздался вдруг громкий хриплый голос, и балконная дверь с пронзительным скрипом распахнулась.

Дина резко обернулась, забыв освободить пальцы из ладони Бардина. Тот, даже не подумав выпустить руку цыганки, спокойно спросил:

– У вас ко мне дело, господин ротмистр?

– К ВАМ у меня никакого дела нет, – заверил Сокольский.

Он стоял спиной к освещенному залу, лицо его терялось в тени, но по тяжелому, неровному дыханию, по голосу, по тому, как он удерживался за дверной косяк, было заметно, что ротмистр смертельно пьян. За его спиной виднелись лица других офицеров. Один из них неуверенно положил руку Сокольскому на плечо.

– Ротмистр, сделайте милость, пойдемте. Скоро утро, мы и так засиделись по-свински… Надин просто скоро откажет нам от дому…

– Глупости, Коля… – машинально заметила Дина, вытянув наконец пальцы из руки Бардина. – Сергей Дмитриевич, позвольте мне пройти.

Но Сокольский, шагнув вперед, неловко поймал ее за талию.

– Куда же вы, Надин? Если я вам помешал, то простите, немедленно ретируюсь… Он вам уже предлагал брильянты? И личную каюту до Константинополя?

– Ротмистр! – вскинулась Дина. – Прочь отсюда, вы пьяны! Господа, да уймите же его! Иван Георгиевич, ради бога!..

Но Инзовский и сам уже протиснулся вперед, решительно отстранив молодых офицеров, и крепко взял Сокольского за плечо.

– Сережа, вы переходите все границы! Немедленно идемте отсюда, я сам вас провожу! Надин, простите его, вы ведь понимаете… Завтра Сергею будет стыдно за все это, поверьте.

– Надеюсь, – холодно сказала Дина, отворачиваясь к Бардину. – Володя, пожалуйста, не обращайте внимания… Это все вино, Сокольский вовсе не так плох, вы еще узнаете его ближе, и тогда…

Бардин кивнул. Но именно этот молчаливый кивок оказался последней каплей: Сокольский с коротким рычанием вырвался из рук Инзовского, пошатнулся, чудом удержавшись на ногах, и рванул кобуру на поясе. Дина вскрикнула; Бардин быстрым движением толкнул ее себе за спину.

– Вы мне предлагаете… предлагаете близкое знакомство – вот с ЭТИМ?! – На перекошенном лице Сокольского было бешенство. – Черт бы его побрал с его английской шинелью и золотом по карманам! И эта тыловая свинья еще пыталась заплатить за меня в ресторане! За меня, за дроздовского офицера… Всю войну не выпуская оружия… в седле… картошку гнилую жрали под Черкасском… Спали в воде, к утру шинель – колом, примерзала к дороге… Да будь я проклят, никогда! Миша, да подите же вы прочь, не лезьте! Чертова сволочь… Если бы таких вешали еще на Кубани, мы б сейчас входили в Москву! Инзовский, вы слышите?! Впрочем… хорошее дело сделать никогда не поздно, господа… не так ли?

– Сокольский, Сокольский, прекратите! Остановитесь! – послышались встревоженные голоса. Офицеры попытались было оттеснить Сокольского от неподвижного, как статуя, Бардина, но ствол пистолета в руке ротмистра описал короткую дугу.

– Назад, господа офицеры! Все вы здесь знаете, что я прав! Надин, прелесть моя, три шага в сторону!

– Толь-ко по-смей-те! – отчеканила Дина.

Было очевидно, что она намерена всерьез встать перед Сокольским, и поручик Вересов уже метнулся к ней, чтобы помешать… но в это время Бардин обезоруживающе улыбнулся и шагнул вперед.

– Я к вашим услугам, ротмистр.

Лишь на мгновение на темном, искаженном яростью лице Сокольского появилась растерянность. Но этого оказалось достаточно: Бардин сделал короткое, почти незаметное движение, и наган, выбитый сильным ударом, вылетел из руки Сокольского. Оружие не успело еще коснуться пола, а второй удар уже отбросил ротмистра к стене. Падая, Сокольский опрокинул старый стол на рахитичных ножках, со скатерти посыпались бокалы, раздался звон и треск, перемежаемый испуганными и сердитыми возгласами. Длинно и грязно выругавшись, Сокольский попытался было встать, но тут уже опомнились все – и через минуту несколько человек держали ротмистра за плечи, Вересов помогал подняться перепуганной Дине, а полковник Инзовский, стоя рядом с Бардиным, что-то вполголоса говорил ему. Тот внимательно слушал, изредка кивая и поглядывая в сторону рычащего от бешенства Сокольского. Потом подошел к Дине, которая машинально протянула ему руку для поцелуя, поднял с пола наган и, шагнув к дивану, бросил револьвер под ноги хозяину.