Ему определенно было о чем поведать, но вот стоило ли?..

Чем дольше он размышлял обо всем случившемся, тем больше приходил к мысли, что дилетантское расследование может оказаться опасным для них обоих. Не лучше ли убедить Катю выбросить все из головы?

Андрей Васильевич со вздохом встал со стула и пошел на кухню. Налил себе чаю, добавил туда пару капель бальзама, чтобы успокоиться и привести мысли в порядок.

«Это моя последняя ночь», — почему-то подумал он и испугался этой мысли. Откуда она взялась — нелепая и страшная? Он не знал, но полагал, что, должно быть, так чувствует себя человек, приговоренный к смерти: каждой частичкой ощущает неотвратимое приближение близкого, неминуемого конца и трясется от страха.

Все следующее утро прошло в суете: были моменты, когда директору даже удавалось забыть о предстоящем разговоре с Катей. Сначала кто-то разбил окно в туалете на втором этаже. Потом прибежала зареванная учительница по физике — совсем молоденькая девчушка, только после института. Восьмиклассники приклеили на доску в ее кабинете похабную картинку, которую никак не удавалось отлепить.

Погрузившись в такие знакомые и понятные проблемы, Андрей Васильевич почти поверил, что все обойдется, как-то уладится само собой. Веры Андреевой он сегодня не видел и был этому рад.

Ближе к двум часам позвонила Катя — сообщила, что скоро будет. В сердце тяжелым молоточком ударила тревога — или то было дурное предчувствие?

Наверное, правильнее всего было сказать девушке, чтобы оставалась в Казани, не приезжала. Заявить, что у него куча дел и ему некогда встречаться с ней. Но момент был упущен, и Андрей Васильевич промолчал.

Прошло минут сорок, и Катя возникла на пороге, взволнованная, но решительно настроенная.

— Я почему-то уверена, что все решится именно сегодня, — с ходу заявила она. — Так или иначе, все должно закончиться.

Застигнутый врасплох, Андрей Васильевич чуть было не признался ей, что его посещали похожие мысли, но сдержался.

— С чего ты взяла? — Он сам удивился тому, как спокойно, даже равнодушно звучит его голос.

— Паша, — просто ответила она. — Сегодня я впервые не видела его во сне.

Катя помолчала, потом заговорила снова:

— Вы были правы: Пашино исчезновение как-то связано с этой женщиной, Верой Андреевой.

— Да? — неловко промямлил Андрей Васильевич.

Катя не обратила внимания на его растерянность. Она достала из сумки папку.

— Конечно, это незаконно и все такое… Но я подумала, что ведь для пользы дела! А другого способа узнать нет. Позавчера вечером я была у Паши дома — здесь, в Ковшах. Я знаю, где они с матерью хранили запасной ключ… Не волнуйтесь, меня никто не заметил. Покопалась в Пашином компьютере. Там есть отдельная папка — «Толмачевы». В основном в ней файлы, которые касаются истории этой жуткой семейки. Но есть и кое-что посовременнее. Три очень интересных снимка. Вот, смотрите, я распечатала.

Катя раскрыла папку и достала оттуда распечатанные на цветном принтере страницы. На первой была всего одна запись: незнакомой рукой выведено «Вера А.» — а дальше следовал бессмысленный набор каких-то закорючек.

— Что это за абракадабра? — с недоумением спросил Андрей Васильевич.

— Похоже на телефонный номер: одиннадцать значков, и они разделены черточками. Возможно, Вера записала его для Паши, — ответила Катя. — Она записала — а он сфотографировал. Взгляните еще вот сюда. Узнаете?

Она положила на стол еще два листа.

— Это толмачевский дом, — проговорил директор, взглянув на тот, что лежал сверху.

— А теперь взгляните на второй снимок.

Андрей Васильевич послушно принялся рассматривать другую фотографию. Спустя пару минут он выговорил:

— Это тот же самый дом, так? Только совершенно разрушенный.

— Верно, — подтвердила Катя. — Паша подписал снимки — указал даты, когда они сделаны. Их разделяет примерно год: тот, где дом разрушен, сделан около года назад. А тот, где дом целехонек, — этим летом. Можно предположить, что новая хозяйка приехала и сделала ремонт, но это не так. Прежде чем зайти сюда, я сходила к Марии Ивановне, вы знаете, она одна выжила…

— Я знаю, — перебил директор.

— Спросила у нее, занималась ли Андреева ремонтом дома. И та сказала, что ничего она не восстанавливала, да и прожила-то там недели три, а потом произошли все эти события, и она продала дом.

— Кто же тогда его восстановил?

— Понятия не имею, — раздраженно пожала плечами Катя. — Послушать старуху, так он восстановился сам, с каждым днем менялся, пока не отремонтировался сам собой. Потом она принялась рыдать, прибежала ее дочь и вытолкала меня вон. Мы вообще-то в одном классе с ее сыном учились, знали друг друга, так что могла бы быть и повежливее.

— Да, все это, конечно, странно, — произнес Андрей Васильевич.

— Вот именно, — подтвердила Катя. — Паша неспроста делал эти фотографии. Но это еще не все.

— Ты времени зря не теряла, — больным голосом сказал он.

Ему казалось, что вокруг него сжимается какое-то кольцо. Вот-вот Катя Строганова скажет что-то такое, после чего у него не останется выбора.

— Вы знали, что муж Веры Андреевой погиб за день до исчезновения Паши? — Вопрос прозвучал резко, как удар.

— Как погиб? — Нет, он этого не знал. — Но она ведь не замужем!

— Вера Андреева несколько лет жила в гражданском браке с мужчиной по имени Марат. В Корчи переехала, потому что они поссорились — наверное, проучить его хотела. Но потом он позвал ее обратно, и она решила вернуться. Помириться с ним. Только вот не успела: Марат спрыгнул с балкона и разбился насмерть. Она, кстати, очень его любила, только почему-то нигде об этой трагедии не упоминает, да вдобавок еще и врет, что у нее с Пашкой завязывался роман!

— Откуда тебе все это известно? — спросил Андрей Васильевич.

— Ничего особенного, — пожала плечами Катя. — Есть связи. Побывала у Андреевой на работе. Узнала, где она прописана. Сходила в ту малосемейку на Северной — жуткая дыра, между нами говоря! — пообщалась с соседями. Представилась журналисткой. И еще. Ее лучшая подруга разбилась сразу после того, как Вера переехала в деревню. Они с мужем как раз возвращались от нее, в гости приезжали, и автомобиль попал в аварию.

Андрей Васильевич почувствовал, что не может произнести ни слова. Горло сдавило, и чувство обреченности, которое нарастало, усиливалось весь день, навалилось на него и похоронило последние надежды, что он еще способен что-то изменить.

— Я не могу связать концы с концами, слишком все запутано, но эта Вера — темная лошадка, — горячо говорила тем временем Катя. — Стоило ей появиться, началось ужас что! Как-то подозрительно вовремя освободилось нужное ей место библиотекаря. Потом трагедии с мужем и подругой… А после тот пожар, столько народу погибло. В общем, я думаю, нам нужно с ней поговорить. Мне кажется, она знает гораздо больше, чем рассказывает.