мне щеки. – Ты говоришь, что узнáешь свою пару только по шагам, потому что уверен, что больше нет шагов, которые тебя не напугают. Значит, среди людей для тебя пары нет.

Я пытаюсь перевести взгляд на карандаши, чтобы попробовать ослепнуть. Абстрактное пятно десятком цветов играет с моими зрачками, распыляет краску, и глаза шипят все больше и больше.

– Все, что ты рассказывал про эльфов и свои семь человеческих жизней, – это плоды твоего воображения. Защитная реакция на детские травмы, Итан, на все то, что с тобой произошло. Ты создал в своей голове мир, в котором оправдываются твои одиночество, непризнанность другими, исчезновение людей с горизонта и самобытность характера. – Чудесная профессия – врач. Хорошо, что я никогда им не стану. В этой жизни. – Мы проводили патопсихологическое исследование, Итан. Вот результаты. – Миссис Лейн опускает перед пятнадцатилетним мной лист бумаги. Я знаю, что там. И даже не смотрю. – Избирательная сензитивность и повышенная аутизация. Иными словами, уход в фантазирование. Это твой эскапизм. Так ты спасаешь самого себя. Через ложь, в которую научился верить, и через Ури, который по большей части является твоим антиподом, то есть обладает качествами, которые ты хотел бы иметь, чтобы не быть настолько уязвимым.

Где-то здесь я каждый раз и вспоминаю, что значит – быть эльфом.

Застывать в одной возрастной точке – в той, где все началось – и не иметь возможности изменить ее последствия на протяжении всего остального пути. Можно себя убить, но все равно не будешь стареть. Не оставишь позади бессмертие телесной памяти с ее несмываемыми печатями.

Где-то здесь меня бросает в жар и резкий порыв сломать карандаши, разбить настольную лампу, разорвать содержимое всех больничных карт и сбросить с вершины чертовы горшки. Где-то здесь открывается мост. С болезненным импульсом внутри моей головы он съезжает металлической платформой вниз – к груди – и как будто разрывает сердце. Где-то здесь появляется наконец цинизм смерти. Такой же, как на войне: будь что будет, какая, в сущности, разница – мертвый я или живой. Безразличие – не порок. Безразличие – прививка от стресса. Где-то здесь, когда игра скатывается к проигрышу, появляется последний, всегда имеющийся в любой футбольной команде участник. Он есть всегда и у всех. Просто большая часть живых играют в эту игру, не прибегая к замене.

А мне, наверное, не понравилось, что всю мою жизнь кто-то просидит на скамье запасных, наблюдая за моими попытками не забыть, какие из ворот – мои. Да здравствуют их высочество запасные игроки. Моего зовут Ури. Он сажает в машину, останавливает для меня время, минимизирует опасность и поднимает голову.

– Привет, Ури.

Он скалится, дергая головой, избавляясь от челки, и дорожки моих слез выглядят на его лице смехотворно.

– Здрасьте, док.

Но теперь оно идеально и откровенно. Кожа – как у матери – фарфоровая, а скулы острые – выдают худобу, свойственную мне тогда из-за проблем с питанием. А глаза. Озорные, яркие, мерцающие в жизни и на записи. Их никому не заколдовать. Они не знают жалости к себе и страха перед другими. Это глаза игрока, полного сил в то время, как все остальные выдохлись.

– Как ты себя чувствуешь?

Ури хрустит костями, склоняя голову то вправо, то влево.

– Я немного недоволен. – Замечает в своих руках мой измятый бумажный шар. – Но это меркнет в сравнении с тем, что я жутко хочу жрать. – Оборачивается спиной и запускает в урну возле двери. Я знаю, что в яблочко. – Эта долбаная каша на завтрак пахла сардельками. Это как вообще?

– Чем ты недоволен?

– Вот сейчас тем, что вы игнорируете мой голод.

– Обед через полтора часа.

– А сейчас мне грызть цветные карандаши? – Король встает и пренебрежительно разбрасывает пальцами моих червей.

– Сейчас нужно потерпеть.

– Мамма миа, – вышагивает по комнате, выгибая поясницу, – какой хуевый глагол.

– Тебе он незнаком, раз ты появляешься, когда вздумается.

Король вертит руками, делая растяжку.

– Чего-о-о? – Но на слова реагирует с растянутым возмущением. – Когда вздумается? Вот в этой помойке? Я? Да если бы Итан не был таким хлюпиком, я бы сюда даже за буррито не сунулся.

– Тогда, может, перестанешь?

– И это ваша психиатрическая методика? – Ури качает головой, цыкнув. – Типа, когда психопат нарезает бутерброды из чужой кожи, вы такая садитесь перед ним на корточки и спрашиваете: «Может, не будешь так, а? По-братски»?

– Там все несколько иначе.

– Так и тут вам не первая категория вопросов из «Кто хочет стать миллионером?». – Он фыркает, убирая отросшие пряди за уши. – И вообще! Итан не хочет, чтобы я уходил. Это первое. А во-вторых, скажите спасибо, что его переклинило так безобидно для окружающих. А то отлавливал бы мелких всяких, отводил в подворотни и просил подрочить ему или для него. – Интерес короля нужно держать. Иначе заскучает. Вот как сейчас. Отходит к окну, поворачиваясь к камере спиной. – Он же сам себе не дрочит, вы знали?

– Догадывалась.

– Во как заклинило. Не может руку в штаны запустить. Да его и не возбуждает ничего. – Тона за окном отсвечивают, не дают разобрать время суток и года, но я-то помню, что это раннее февральское утро. – За него вообще я дрочу. Иначе мы бы поперхнулись спермой, через горло пошла бы, представляете шоу? Ей-богу, даю свою почку на то, что в Бедламе такого не было.

– Ты понимаешь, что мы с Итаном только что сделали?

– Я не только дрочить умею, если что, ага? – Ури ловит взгляд миссис Лейн через плечо. – Вы спровоцировали мое появление. Это суперски, мне зашло.

– Зачем мы это сделали, тоже понимаешь?

– Хотите упорядочить.

– Ты против?

Король оборачивается полностью и забирается пальцами в передние карманы голубых джинсов.

– А зачем мне быть «за»?

– А зачем тебе быть против?

– Дайте мне подумать… – Наигранное мычание и ищущий взгляд к потолку. – Вы ущемляете мою свободу?

– И только?

Ури морщится снисходительно.

– Вопрос так себе для афроамериканки, вы уж простите.

– Свобода – понятие многогранное. – Миссис Лейн неизменно спокойна и профессиональна. – Раб в собственности землевладельца – несвободный человек. Но и мужчина, состоящий в отношениях, тоже скажет, что несвободен, если кто-то подойдет к нему познакомиться.

– Или не скажет, – король небрежно пожимает плечами.

– Ты понял мою мысль.

– Но принимать ее не обязан.

– Мы же оба знаем, что ты Итана любишь.

– Это откуда же мы это знаем? – На лице отображается почти клоунское удивление. – Он дохуя проблемный парень со сломанной психикой, уверенный, что родился эльфом.

– И?

– И? – Ури возвращается к столу и плюхается на стул, съезжая на самый край.

– Он не достоин твоей