Правда, открыть глаза у меня не получилось – веки мне больше не подчинялись. Как, впрочем, и губы, и руки с ногами… за то время, что я провалялся в беспамятстве, меня парализовало полностью. Так что я больше не мог ни моргнуть, ни покоситься по сторонам, ни даже вдохнуть толком. Поэтому дышал лишь тем воздухом, что потихоньку просачивался через ноздри и полуоткрытый рот. А видел исключительно потому, что потяжелевшие веки так до конца и не опустились, застыв где-то на середине пути.

Плакал, как оказалось, улишш. Точнее, Первый – единственный, кого не покусали, и кто не успел нахлебаться ядовитой крови. Придя в себя, он, похоже, выбрался с изнанки, затем дополз до меня и какое-то время пытался привести в чувство. Быть может, даже куснул пару раз. А убедившись, что хозяин в отключке и не реагирует ни на что, малыш каким-то чудом разбудил Ули и они уже вдвоем принялись меня теребить.

Да, Ули я тоже слышал, хотя и не сразу сообразил, что воют они на два голоса и не только вслух. Похоже, мелкий пришел в себя одновременно с Первым – слишком уж тесно они были связаны. А как только я очнулся, оба с облегчением выдохнули и один за другим буквально завалили меня чередой мыслеобразов.

«Тише… не так быстро… – простонал я, еще плохо соображая, что к чему. – Да, я понял, что все живые. Только парализованные, кроме тебя и Первого. Что? У него ребра сломаны? И задние лапы перебиты? Плохо. Надо бы подлечить… да. Знаю, что от меня сейчас никакого проку – сам едва дышу. Что делать, что делать… Не знаю! Голова совсем не работает… и жрать хочу… скажи малышу – пусть попробует освободить Пакость. На нее-то яд точно не подействовал».

Ули затих, и через некоторое время я услышал шорох. Затем увидел, как Первый с усилием подтягивается на передних лапах, волоча за собой изувеченную нижнюю половину тела. Сжал челюсти, недобрым словом помянув и тварь, которая его ранила, и Реза, который бросил меня тут подыхать. Затем Первый пропал из виду. Вскоре после этого я услышал тихий скребущий звук, с которым малыш, вероятно, пытался открыть крохотный замочек на шкатулке. Затем послышался раздраженный рык. Яростный скрежет зубов о дерево. И, наконец, звонкий щелчок отлетевшей защелки, практически слившийся со стуком откидываемой крышки и полным непередаваемой злости шипением Пакости.

«Умница, – устало подумал я, когда комнату огласил воинственный писк выбравшейся на свободу нурры. – Давай, мелкая, иди сюда. Может, ты придумаешь для меня противоядие?»

Нурра, издав еще один яростный писк, метнулась к моему лицу. Заглянула в глаза, потрогала лапками веки, обнюхала, потеребила за щеки, облизала. Поняв, что от меня нет никакой реакции, беспокойно запрыгала вокруг. Куда-то исчезла. Затем снова вернулась, встревоженно пища и настойчиво пытаясь поймать мой взгляд. Наконец, ей что-то рыкнул притащившийся обратно Первый. Они какое-то время о чем-то говорили. О своем, нуррячьем. После чего Пакость снова пытливо заглянула мне в глаза и… вдруг со всей силы цапнула за оттопыренную губу.

«Молодец, – с облегчением подумал я, увидев ее окровавленную мордочку. – Давай, анализируй состав, химзавод ты мой доморощенный. Только быстрее, пока я не подох».

Нурра и впрямь о чем-то задумалась, слизывая с носа кровь. Потом подпрыгнула, обрадованно пискнула и стрелой метнулась прочь, едва не опрокинув Первого навзничь.

Вскоре неподалеку послышался дикий скрежет и адский хруст, словно в комнате заработала камнедробилка. Что именно ломает и пожирает нурра, я не знал, но через Ули и Первого видел, с какой бешеной скоростью мечется среди наваленных вещей маленькая Пакость и с устрашающей скоростью уничтожает все, что попадалось под руку. Она ела все: сваленные в кучу тюки с одеждой, ковры, на ходу выгрызая в них широкие дорожки. Пробила бок у какого-то сундука, протаранив его, будто маленький броненосец, затем завозилась внутри, с устрашающим хрустом смолотила спрятанные там вещи. Затем проделала еще одну дыру. Кинулась к другому сундуку. Обчистила еще и его. После чего ненадолго затихла. Посопела, подумала. Но вскоре маленьким ураганом метнулась обратно к нам и протянула ярко-серебристую капельку какого-то желе.

Поняв, что сам я его при всем желании не проглочу, Пакость настойчиво потыкала им мне в губы, а затем втиснула свое сокровище на язык.

Я этого не почувствовал. Просто увидел с помощью Ули, как она это сделала. Тем не менее, судя по раздавшемуся шипению, слюнные железы еще работали. И они исправно брызнули на посторонний предмет, мгновенно превращая его в пузырящуюся лужу.

Мы, правда, не учли одного – поскольку лежал я на боку и глотать не мог по определению, то вся та едкая гадость, что образовалась при стимуляции слюноотделения, потекла не внутрь, а наружу. Из-за чего пол вокруг моего лица вскоре тоже зашипел и принялся покрываться глубокими язвами, а Пакость негодующе запищала и всплеснула лапками, сетуя, что лекарство пропадает зря.

«Ули, пусть они попробуют меня перевернуть».

Первый что-то повелительно рыкнул, и нурра снова заметалась по округе, как ужаленная. Что уж она там делала, понятия не имею. Да и Первый не мог за ней уследить, особенно, когда их разделила моя неподвижная туша. Но потом стена перед моими глазами на пару с полом начали тихонько раскачиваться. Как если бы кто-то настойчиво дергал меня за плечо, очень стараясь перевернуть.

«Я для нее слишком тяжел, – с сожалением осознал я. – Ули, сменить форму, наверное, не получится?»

Улишш только горестно застонал, дав понять, что с такими повреждениями он ничего не может сделать. Надо хотя бы подвижность суставам вернуть, яд вывести и накопить немного резервов.

«Ясно, – с досадой подумал я. – Тогда пусть Первый скажет, чтобы мелкая взяла веревку. Или тряпки порвала на лоскуты. Пусть обвяжет меня за плечо, дернет на себя, а там, глядишь, и опрокинет».

Примерно через половину рина наших общих мучений Пакость все-таки нашла способ перевернуть меня на спину и, как только я стукнулся затылком об пол, вскочила на грудь и снова протянула капельку того же серебристого желе. На этот раз оно сумело попасть куда нужно. И даже с учетом того, что нормально глотать я не мог, просочилось в глотку, благо под голову нурра догадалась подложить пару книг, чтобы я, не дай бог, не захлебнулся.

Дальше уже было проще. Примерно раз в десять-пятнадцать ун Пакость возвращалась, неся в лапках все то же безвкусное желе. Кормила меня. Затем убегала снова. И, уничтожив энную часть вещей, производила очередную каплю противоядия, от которого мне и впрямь вскоре полегчало.

Сперва я заново вспомнил, как дышать. Затем у меня оттаяли веки, нос и губы, с которых немедленно сорвалось витиеватое ругательство сразу на двух языках. Еще через рин я начал сжимать пальцы в кулак. Выронил на пол полностью исчерпавший свои возможности исцеляющий амулет, благодаря которому мои раны давно перестали кровоточить и уже успели закрыться. Затем нашел в себе силы повернуть кажущуюся чугунной голову. Смог оторвать от пола такие же тяжелые руки. А еще через рин сумел самостоятельно сесть, разминая затекшую шею и мрачно оглядывая каменную ловушку, в которой по глупости оказался.