и не мог бы заблудиться.

— Но я не сержусь, когда ты превосходишь меня.

Всю свою жизнь они соперничали друг с другом. Или, скорее, сравнивали себя друг с другом. Когда они были маленькими, Магни, младший, не столько соперничал с Сольвейг, сколько бегал за ней. Но потом он превратился в мужчину, и время их рождения перестало иметь большое значение. Сольвейг же стала соперничать всерьез. Ей не нравилось, что он становится больше и сильнее ее.

Но он был мужчиной, а она — женщиной. Вряд ли его можно было винить за правду об их телах.

Сольвейг не принимала этого. За то короткое время, что прошло с тех пор, как они стали парой, она, казалось, стала особенно дорожить преимуществами, которые у нее были, — например, своим мастерством владения луком.

Магни бросил тело оленя на носилки, на которых уже лежала часть этого же оленя, молодой кабан и несколько более мелких животных. Этого было недостаточно, но кое-кто из их отряда громко топал в лесу, распугав большую часть дичи. Магни уставился на кучу мертвых животных и подумал о том, чтобы отослать неуклюжих охотников обратно с носилками и позволить более опытным следопытам продвинуться дальше в лес.

— Ты не победил, — проворчала Сольвейг, отвлекая его. — У меня есть еще.

Он повернулся к ней и взял ее за руку.

— Твой барсук и пять белок против кабана и оленя. Я думаю, что кабан должен считаться за несколько белок. А олень — еще больше.

— Меньшие цели требуют большего мастерства.

— Более крупная добыча кормит больше людей. Вот почему мы охотимся, да?

Ее глаза опасно сузились, и Магни понял, что возразить ей нечего. Он улыбнулся и притянул Сольвейг к себе.

— Из нас двоих ты стреляешь лучше. Я не чувствую угрозы себе в том, чтобы признать это. Я собираюсь отправить носилки обратно. Ты, я и Фроде можем идти дальше — тихо — и найти еще дичь. Я сомневаюсь, что мы поймаем еще одного крупного зверя после всей этой беготни, но мы могли бы убить больше мелких, если будем внимательны. Маленькие зверьки — твоя специальность.

— Ты меня дразнишь. — Но выражение ее глаз смягчилось, и на ее суровом лице появилась улыбка.

— Только потому, что ты такая свирепая, а ведь мы не сражаемся. Пойдешь охотиться со мной, чтобы мы могли накормить наш народ?

Он не хотел отчитывать ее, но Сольвейг явно смутилась. Ее щеки даже порозовели от стыда.

Магни поцеловал ее.

— Пойдем. Если насчитаешь больше убийств, чем я, когда мы вернемся в лагерь, я отпраздную твою победу сегодня вечером между твоих бедер.

Она улыбнулась.

— А если ты вдруг выиграешь?

— То же самое. Доставить тебе удовольствие — самая большая награда, которую я могу себе представить.

— оОо~

В тот вечер они хорошо поели, и отряд улегся на отдых с достаточно полными желудками и достаточно промоченным глотками, чтобы чувствовать себя комфортно. Их отцы не вернулись, но они и не ждали возвращения до утра.

На следующее утро, ближе к рассвету, Магни проснулся оттого, что Сольвейг выскользнула из его объятий. Воздух был тяжелым от влаги; над землей и над спящими людьми стелился туман, такой густой, что его приходилось смахивать с лица.

— Сольвейг?

Она завязала шнурки на бриджах и накинула поверх них тунику.

— Мама вот-вот встанет, — прошептала она, натягивая ботинок. — Хочу помочь ей разжечь огонь.

Магни посмотрел на свою собственную мать. За вечер Ольга немного пришла в себя и, казалось, все еще пребывала в приятном состоянии покоя, но он наклонился поближе и понаблюдал, чтобы убедиться, что она дышит. Она дышала, и он тоже вздохнул.

— Сольвейг, подожди.

Она уже была в обуви и подобрала меховую накидку, чтобы накинуть на плечи. Ее косы расплелись за ночь, вероятно, пока они занимались любовью, и длинные распущенные пряди обрамляли лицо.

Магни не был готов расстаться с ней на целый день. Именно ночью, когда они делили меха, и утром, перед тем как сбросить их, он как никогда чувствовал, что Сольвейг принадлежит ему. Она снимала щит, она сбрасывала с себя бремя величия, которого, как она чувствовала, должна была достичь, она забывала, что была Девой-защитницей и дочерью двух легенд. В тишине, когда их тела были обнажены, она была только Сольвейг — и только его.

Но как только она оказывалась на виду у других, между ними сразу появлялось расстояние. Даже когда он обнимал ее, он чувствовал разницу. Когда всходило солнце, ее разум начинал кружиться, подвергая сомнению каждое прикосновение.

Он терял ее каждый день и возвращал каждую ночь.

Теперь, все еще лежа на земле, когда Сольвейг стояла над ним, ожидая объяснений, он просто поднял руки.

Она рассматривала его, уперев руки в бока.

— Есть вещи, которые нужно сделать.

— Еще не совсем рассвело. В лагере тихо. Останься со мной еще на мгновение.

— Я всего лишь иду к огню. Ты будешь видеть меня.

Магни поднял руки и больше ничего не сказал. Наконец, она сдалась и снова улеглась, чтобы уютно устроиться в кольце его рук.

— Это глупо, — пробормотала она, но расслабилась в его объятиях и позволила своим пальцам поиграть с его распущенными волосами.

— Тсс. Будь моей еще какое-то время. — Магни прижал ее к себе и перекатился на нее, устраивая свои ноги между ее ног. Она не протестовала, ни тогда, ни когда он просунул руку ей под тунику и нащупал ее грудь.

— Ох, — выдохнула она, когда ее сосок напрягся под его пальцами. — Магни…

— Скажи мне, чего ты хочешь от меня, Дева-защитница, — пробормотал он, слегка проводя языком по ее приоткрытым губам.

Она оттолкнула его.

— Мой отец называет мою мать Девой-защитницей.

— Она и есть. И ты тоже. Ты бы хотела, чтобы я этого не делал? Мне показалось, что это слово тебе подходит.

Она нахмурилась.

— Я не знаю.

— Есть много других имен, которыми я мог бы называть тебя. — Он задрал ее тунику и обнажил грудь. — Красивая. — Поцелуй между грудей. — Свирепая. — Еще один поцелуй в месте, где плечо переходило в шею. — Любимая. — Чуть выше соска. — Воин. — Сосок.

Магни водил языком вокруг твердого кончика, пока ее спина не выгнулась дугой.

— Подруга. — Его губы нашли другой сосок. — Моя.

— Ты сбиваешь меня с толку, — простонала она. — Твои прикосновения, твои слова. Я не могу думать, когда я так близко к тебе

— Хорошо. Ты слишком много думаешь. Ты всегда слишком много думала. Пусть твой разум успокоится, Сольвейг. Поверь мне. Люби меня. Почувствуй. — Он просунул руку ей под бриджи. — Скажи,