Посреди всеобщей суматохи Эскобар отыскал Агилара, приглядывавшего за погрузкой грузовика.

– Тата хочет, чтобы ее и Хуана Пабло вез ты.

– Ладно.

– Я знаю, что ты водишь осторожно.

– Само собой.

– Она тебе доверяет. Ты ей симпатичен.

– Она замечательная дама. Вам повезло.

– Знаю, – кивнул Эскобар. – Я ее не заслуживаю.

Агилар не знал, как на это реагировать, так что просто промолчал.

– Я хочу, чтобы ты сделал для меня еще кое-что, – добавил Эскобар.

– Что угодно, Patron.

– Мне нужно знать, верна ли она.

– Уверен, что да.

– Я тоже. Но все равно, я подозрителен от природы. У меня нет оснований думать, будто она мне неверна, но я должен знать наверняка. И хочу, чтоб ты выяснил. Разумеется, деликатно. Не давай ей знать, что это я велел тебе ее расспросить или что-нибудь вроде того. Просто затронь этот вопрос как-нибудь и попытайся раскрутить ее на откровенность.

– Попытаюсь.

– Если бы я думал, что она спит с кем-то еще… не знаю, что бы я сделал. В смысле с ней. Что я сделал бы с мужиком, я знаю.

У Агилара сложилось впечатление, что это было бы воистину мучительно и ни за что не забылось бы за тот краткий промежуток времени, который тому оставалось бы прожить.

Но при этом у него сложилось впечатление, что Эскобар может действительно подозревать, будто Тата спит с кем-то еще и будто подразумеваемый «кто-то» – как раз Агилар и есть. Это было не просто требование информации, это было предупреждение.

– Уверен, она ни за что не пойдет на вероломство, дон Пабло, – сказал он. – Она любит вас, уж в этом-то я уверен. Она сама мне говорила.

– И я ее люблю, – ответил Эскобар. Невысказанный контекст был очевиден: хоть он и любит Тату, со времени женитьбы у него было множество других возлюбленных. Тата не такая, считал Агилар, но не знал, как убедить в этом Эскобара. Люди частенько проецируют свои худшие качества на окружающих, а уж Эскобар в этом знаток.

– Я затрону это ненароком, – пообещал он. – Она даже не догадается, что вы спрашивали.

– Хорошо, – подвел черту Эскобар. – И пекись о ней и о моем сыне.

– Всегда.

* * *

И снова Тата села вперед, рядом с ним. Сонный Хуан Пабло растянулся на заднем сиденье. Агилар порадовался, что ребенок не услышит беседы, но никак не мог измыслить удачный способ поднять тему. Предпринял пару неуверенных попыток, потом махнул рукой. Скажет Эскобару, что она принесла обет вечной верности и свято блюдет клятву. Эскобар ни за что не спросит ее о беседе, на деликатности которой настаивал сам, чтобы не выяснилось, откуда уши торчат.

И словно прочитав его мысли или чувствуя себя неуютно из-за затянувшегося молчания, она затронула собственную тему.

– Я знаю, что вы утратили жену, – сказала она. – Ужасно сожалею об этом. А как ваша остальная семья? Поведайте мне о ней.

– Да говорить-то почти что не о чем. Моя мать чинит людям одежду. Шила одежду мне, когда я был маленький, но никогда не считала себя такой мастерицей, чтобы шить для чужих людей. Но если у кого-то лопнул шов, нужна заплатка или удлинить брюки, все такое, она может это сделать, и никто и не догадается, что вещь из починки. Иногда она еще продавала лотерейные билеты, чтобы заработать чуточку больше, но и только. Отец – сапожник. Может восстановить пару ботинок почти из ничего. Словом, они оба чинят вещи, которые людям нужны, но изнашиваются или портятся, и делают это дешевле, чем обошлись бы новые. До сих пор еще ни разу не смотрел на это под таким углом.

– Похоже, они хорошие, работящие люди.

– Они такие. Они были добры ко мне.

– Мои тоже такие были. Простые, добрые люди.

– Часто вы с ними видитесь? – поинтересовался Агилар.

– Отца не стало. С матерью – изредка. Отец никогда не одобрял Пабло, но мать предпочла позволить мне принимать решения за себя. А у вас как? Видитесь со своими?

Он не виделся с ними целую вечность. Со дня похорон Луизы и высказываний отца. Посылал им деньги и подарки, но не прилагая никаких писем или хотя бы записок.

– Нечасто, – сказал.

– Надо бы вам повидаться. Как только устроимся на ранчо. Это недалеко от Медельина. Попросите у Пабло пару дней, чтобы навестить их. А хотите, я попрошу за вас.

Агилара встревожила мысль о том, что может подумать Эскобар, если его жена вдруг начнет просить для него отпуск.

– Нет, все в порядке. Спасибо. Я сам попрошу, незачем вам утруждаться.

– Это не труд, Хосе.

– Все равно, лучше, если я попрошу сам. Я попрошу, обещаю.

– Ладно. Даю вам два дня после того, как мы въедем. Если к тому времени не попросите, я сама попрошу.

– Попрошу, – повторил Агилар. Sicarios, как он заметил, частенько не решаются просить дона Пабло о специальных одолжениях. Видел он и то, как Тата берет это на себя, будто понимая, что ей сойдет с рук многое такое, что мужчинам бы не сошло. Но Эскобар выложил Агилару свои подозрения, и он не хотел делать ничего такого, чтобы навлечь эти подозрения на себя.

– Два дня. И все.

* * *

Заселение оказалось не менее грандиозным предприятием, чем переезд. У Эскобара были владения по всей стране – некоторые немногим более, чем временные логова, откуда он может улизнуть в два счета, если к нему протянет руку закон или явятся вражеские профессионалы. Но когда он планировал пожить какое-то время на месте, с семьей и изрядной частью своей организации, это смахивало на передислокацию целой армии. Нужно было разгрузить грузовики, найти место для всех и вся.

Это ранчо разместилось на холмах над Медельином. Участок значительно меньше, чем Наполес, всего с несколькими домами и большим амбаром. Почти всю территорию занимало открытое пастбище, где пасся длиннорогий скот. Воздух благоухал коровами утром, в полдень и ночью.

Агилар не знал, хочет ли свидеться с родителями. Но обещал Тате. И пару дней понюхав скотину, созрел для перемен. Попросил у Эскобара разрешение – уже заверив его, что Тата ему верна безоглядно, – и Эскобар отпустил его.

Так что он поехал вниз по холму в город. С виду его прежний район ничуть не переменился. По-прежнему смердит нечистотами и бумажной фабрикой. Вдоль главной улицы выстроились те же магазинчики, те же домишки на улицах позади. Даже старик Педро, алкоголик, сидит на обычном месте – на скамейке перед мясной лавкой. Не скажешь даже, вставал ли Педро с нее вообще или прирос к ней.

Ничего не изменилось и на подходе к дому родителей. Деревья вдоль улицы все так же одеты листвой, клумбы цветут перед теми же домами, что и всегда, а дома, давно просившиеся на слом, как-то ухитрились устоять, но все в том же плачевном состоянии.