Дом его родителей занимает место где-то посередке между теми и другими – ни у кого нет ни времени, ни сил сажать цветы и ухаживать за ними, но дом стоит крепко. Нуждается в покраске – некогда голубой, теперь выцвел до блекло-серого, но сохранил конструктивную целостность. Почти весь ремонт дома отец Агилара делал самостоятельно. Это как чинить обувь, говорил он время от времени, только в большем масштабе. Принцип тот же: чтобы владельцу внутри было тепло и сухо, как бы ни лютовала непогода снаружи.

Припарковав машину, Агилар несколько минут просидел за рулем. В багажнике лежал чемодан на случай, если он задержится здесь на несколько дней, но сразу же тащить его с собой Агилару не хотелось. Никто его не приглашал. Неизвестно даже, дома ли они и нет ли у них каких-нибудь других планов. Вот разве что дома они всегда, и никаких планов, кроме работы, не имели никогда. Нет ни малейших оснований предполагать, что внутри дом изменился сильнее, чем снаружи. И вообще, уже почти шесть; мать готовит ужин, а отец ворчит, что приходится ждать.

Наконец Агилар сказал себе, что хватит мешкать. Они его родители и будут рады его видеть. Его тепло встретят, быть может, захотят закатить шикарный обед и чтобы он задержался, сколько сможет. Оттягивать нет смысла.

Выбрался из машины, оставив чемодан пока в багажнике, и направился к передней двери. Она была заперта, и пришлось постучать. Через какое-то время за дверью послышалось ворчание, потом она открылась, и на пороге показался отец. Он изменился – выглядел старше, щеки ввалились, волосы поседели и поредели. На носу и щеке виднелись следы ваксы.

– Привет, пап, – сказал Агилар.

– А, это ты, – обернувшись, отец крикнул вглубь дома: – София, это наш парень!

И глядел на Агилара без всякого выражения, не проронив ни слова, пока она не подошла к двери.

– Уйди с дороги, Хильберто, – сказала она. – Дай мне увидеть сына.

– Привет, мама.

Она протиснулась мимо мужа с распростертыми объятьями и заключила в них Агилара. От нее пахло перцем чили, который она, наверно, жарила почти все утро, а сама она была мягкой и теплой.

– Как хорошо тебя видеть! – промолвила. – Тебя не было так долго!

– Рад тебя видеть, мама, – проговорил Агилар. – И тебя, папа.

– Можете уж зайти внутрь, – проворчал отец. – И так ужин запаздывает.

– Я могу сводить вас куда-нибудь, – предложил Агилар.

– Глупости, – возразила мать. – Еды хоть отбавляй. И Хильберто не прав, вовсе не запаздывает, потому что ты еще не подоспел. Будет готово, глазом не успеете моргнуть.

– Я не хотел доставлять хлопот.

– Тогда мог бы сперва позвонить, чем являться прямо к ужину.

Мать крепко двинула мужа по руке.

– Хильберто! Это твой единственный сын! Он взрослый мужчина, серьезный человек. Офицер полиции. Относись к нему с уважением.

Не выпуская Агилара из рук, втащила его внутрь и пинком закрыла дверь.

– Я больше не в полиции, – сообщил он, следуя за матерью по тесному коридору в маленькую кухоньку и вдыхая родной запах.

– Значит, с этим гангстером? – вопросил отец. – Ты читаешь «Диарио»? Слыхал, что эти душегубы убили ее редактора Осорио?

Лгать родителям Агилару не хотелось. Но и говорить правду тоже. Когда отец упомянул об убийстве, ему вспомнилось, как он видел Змееглаза в последний раз – истекающего кровью на улице, но еще живого, не отрывающего умоляющего взгляда от Агилара. Можно ли было ему помочь? Возможно. Но пули наемников прошили ему спину и грудь; тяжелые повреждения внутренних органов гарантированы. Уповать можно было лишь на экстренную медицинскую помощь, а под непрестанным огнем наемников об этом нечего было и думать.

Смерть Осорио его нимало не тревожила. Бросая вызов дону Пабло, тот понимал, что берет свою жизнь в собственные руки. Змееглаз это тоже понимал, но он лишь делал свое дело. Осорио искал славы, пытался раздуть собственную значимость, связавшись с картелем.

– У Осорио была уйма врагов, – сказал Агилар. – Он наживал их всю свою карьеру. Нельзя винить за это дона Пабло.

– А я виню. Кто ж еще мог атаковать его подобным образом? Погибли еще и семеро невинных посторонних – на улице и в соседних домах, не считая Осорио и его телохранителей.

Об этом Агилар не слыхал. Оскар предупредил их о том, что называл «сопутствующим уроном». Они отмахнулись от его обеспокоенности. Эскобар хотел, чтобы Осорио не стало; все, кто мог при этом пострадать, просто путались под ногами. Сев за кухонный столик, он пожал плечами:

– Что ж, не повезло им.

– Значит, и смерть Луизы была просто невезением?

А в самом деле? Монтойя и остальные атаковали ресторан, чтобы устранить врага Эскобара. Агилара ее смерть ранила в самое сердце, и Монтойя расплатился за нее полной мерой.

Однако по большому счету Луиза тоже была сопутствующим уроном.

– Пожалуй, в каком-то смысле.

– А нельзя поговорить о чем-нибудь повеселее? – встряла мать Агилара. – Спасибо за подарки, что ты присылал. Твой отец ворчит, но с наслаждением смотрит большой цветной телевизор.

– Ящик хороший, – признал отец, потупив взор. Агилар видел некоторые присланные им подарки в кухне – новехонькую кофеварку, дорогой блендер, набор кастрюль и сковородок.

– Как ты кушаешь, Хосе? Похоже, ты поправился.

– Я ем хорошо, мама. Это не твоя стряпня, но хорошая, и всегда много.

– Еще бы, – не унимался отец. – Эскобар любит прикидываться, что он из народа, но радеет не на шутку, чтобы у него было все и побольше, побольше.

– Он и есть из народа. Он очень щедр. Это видно по всему Медельину.

– Само собой, когда в округе шныряют телевизионщики с камерами. Настоящее благое дело делают тихо. А коли перед прессой, то это реклама.

– Наверно, что бы я о нем ни сказал, ты обязательно найдешь повод для претензий, папа.

– Раз я думал, что мы вырастили честного человека, это правда.

Агилар отвернулся, чтобы не видеть горечь разочарования в его взгляде.

Мать спасла ситуацию, принеся тарелки с bandeja paisa на стол. Аромат увлек Агилара прямо в детство, и после молитвы – он перекрестился и возгласил ее слова, хотя не ходил к мессе уж сколько месяцев подряд и думал, что Бог отвернулся от него, – с радостью принялся уписывать за обе щеки.

Во время ужина разговоры свелись к минимуму. Мать ввела его в курс дел соседей и родственников, попутно пару раз нарочито упомянув подходящую дочь друзей семьи. Агилара она не интересовала; он запомнил ее глупой, взбалмошной и неразговорчивой, так что постарался не выказать ни малейшего интереса. По большей части ему удавалось отмалчиваться, набив себе рот. Но он подмечал неодобрительные взгляды отца и то, как мать сверкает глазами то на одного, то на второго и готова вмешаться в любой момент.