На Фиону невероятно успокаивающе подействовало то, как Сэцуко облачала ее в кимоно – с таким торжественным вниманием, при этом нежно что-то приговаривая. Ее гнев на Гейба не утихал всю обратную дорогу со станции: неужели этот глупый человек не понимает, что Юми попросту им манипулирует?! Она сжала пальцы, но потом их расслабила. Было что-то умиротворяющее в этом ритуале, неизменном порядке, в котором следует надевать каждый предмет одежды… Что-то в том, когда находишься в просторной комнате, где нет ничего лишнего, а снаружи льется солнце и доносится пение птиц. Сосредоточив внимание на каждом элементе костюма и чуть слышной болтовне Сэцуко, она провела пальцем по вышитому на кимоно журавлику.

Когда Фиона наконец была одета, а волосы – собраны в тугой пучок, закрепленный богато украшенным бамбуковым гребнем, они с Сэцуко отправились крошечным шагами в чайную. Благодаря элегантному, но узкому одеянию они двигались неспешно и размеренно по энгаве, огибающей сад деревянной веранде, в тясицу Харуки. Фионе пришло в голову, что, возможно, эта особенность (как и многое другое в японской культуре) была еще одной преднамеренной формой осознанности: замедлиться, делать все неторопливо. В кимоно нельзя спешить, а медленная прогулка по саду приносит ощущение покоя. Хорошо, что Фиона ответила согласием на предложение Сэцуко надеть кимоно, когда вернулась из поездки. Может, она догадалась, насколько Фиона была сердита и расстроена?

В комнате была западная пара, еще одна женщина и, к ее удивлению… Гейб. А он что здесь делает? Даже ничего не сказал, что собирается прийти. Последние его слова были: «Может, придешь потом в студию, посмотрим фотографии Кена?»

Теперь она не знала, как поступить: часть ее жаждала увидеть эти снимки и снова насладиться той профессиональной близостью, которая у них возникла до того, как появилась Юми, а другая (разумная) часть знала – это будет ужасной ошибкой. Лишь усилит чувство безнадежности и сердечной боли. Гейб все так же недосягаем, как и тогда, когда ей было восемнадцать… Вот только тогда, по крайней мере, это было просто глупое увлечение. Сейчас эмоции были гораздо глубже, мысли о поцелуе с ним постоянно заползали в ее голову, как пауки, что целенаправленно ищут трещины и пробираются внутрь. Еще она боялась, что выдаст себя: в поезде ей пришлось заставить себя меньше поглядывать в его сторону, иначе он мог бы заметить, как жадно она рассматривала его скулы и губы. Вчера, в мгновение ока, она будто сошла с ума, ей отчаянно захотелось привлечь его внимание. Она жаждала, чтобы он ее заметил.

Несмотря на сумятицу в мыслях, Фиона пристально на него посмотрела, и он ответил кивком. Харука приветствовала ее легким поклоном и, если можно так выразиться, триумфально ухмыльнулась, когда Сэцуко проводила ее в комнату и подвела к одному из матов татами. Фиона поклонилась другим присутствующим в комнате и опустилась в сидячее положение; ее предупредили, чтобы она не пыталась встать на колени, как Харука, поскольку для того, чтобы долго находиться в такой позе, требовались годы практики.

Стараясь не думать о Гейбе, который, к сожалению, сидел прямо напротив нее, Фиона села на коврик и сосредоточилась на Харуке, стоящей на коленях за небольшим, удивительным в своей простоте чайным столиком. Фиона подумала, что ей уже следовало бы привыкнуть к тому, что японцы ко всему подходят с такой простотой: для них меньше определенно значит больше. Она почувствовала, что в этой комнате, где нет ничего лишнего, у нее получается глубже дышать, как будто в этом пространстве было достаточно места ее эмоциям. Ее внимание привлек дымящийся черный котел, установленный на маленькой газовой конфорке, затем она рассмотрела ряд аккуратно расположенных котелков разного размера.

В комнате воцарилась тишина, все затаили дыхание в ожидании, а Фиона, устроившись поудобнее, посмотрела за Харуку сквозь широко открытое окно на зелень, розовые и красные тона сада, который служил идеальной декорацией для церемонии. Вдруг почувствовав себя счастливой, Фиона разгладила мягкий шелк, и еще раз порадовалась, что надела кимоно – на нее одобрительно взглянула невозмутимая в остальном Харука. Теперь, когда она начала церемонию, стало понятно, что это очень серьезное дело. Судя по тому, что Фиона узнала от Маю, которая явно очень гордилась и своей бабушкой, и мамой, чтобы стать мастером чая, требуются годы практики.

Случайно она поймала взгляд Гейба, про себя взмолившись, чтобы он не заметил, как в ней вспыхнул жар. Она вдруг стала так хорошо чувствовать Гейба, хотя все еще на него злилась. Он спокойно и внимательно изучал ее лицо, отчего ей даже стало щекотно, почти как если бы он к ней прикасался. «Дыши!» – сказала она себе и сосредоточилась на Харуке, с облегчением отметив, что волнение начало рассеиваться.

Харука взяла маленькую красную салфетку, которая была заправлена в ее оби, и вытащила ее с четким, слышимым щелчком, который сигнализировал о начале церемонии. Элегантным движением длинных пальцев она разгладила ее по всей длине, а после сложила осторожно и четко. Быстро стало понятно, что каждая, даже незначительная, часть церемонии была осмысленна и отрепетирована, каждый переход выполнялся плавно и точно.

Фиона наблюдала за разворачивающимся перед ней ритуалом, полностью поглощенная его мельчайшими деталями. В комнате было так тихо, что она вдруг почувствовала, как кровь пульсирует по телу, как ноги прижимаются к полу и как ритмично она дышит.

Всеобщее внимание было приковано к Харуке: она зачерпнула испускающую пар воду бамбуковой чашкой с длинной ручкой, и после того как налила воду в чаван, поставила ее под определенным углом. Затем она тщательно вытерла длинную палку, которая использовалась для того, чтобы высыпать порошок матча в чаван. Как только горячая вода была налита в чашку и взбита специальным бамбуковым венчиком, Харука несколько раз повернула чашу, а затем передала ее Сэцуко, которая отнесла ее ближайшей к ней женщине. Она несколько раз повернула чашу, прежде чем передать ее женщине, которая приняла ее с поклоном.

Последовал всеобщий вдох, когда женщина взяла чашу и поднесла ко рту, отпивая жидкость, а затем, когда она одобрительно кивнула, коллективный выдох.

Затем Харука стала проделывать весь этот кропотливый процесс заново. Фиона наблюдала за каждым регламентированным движением, поражаясь, как невозмутимо и терпеливо, с вниманием к каждой мельчайшей детали работает Харука. В ее движениях чувствовалась почти балетная дисциплина и строгость, и Фиона обнаружила, что ее мысли перестали блуждать. Раньше ее голова была забита, ей владели гнев и отчаяние, а теперь она словно стала видеть все яснее, как будто