— Прикажи гильдии алхимиков трудиться днём и ночью. Пусть готовят взрывчатку. Мы взорвём подземные своды да так, чтобы этих упырей там намертво засыпало!

Все трое молчали какое-то время. Нарнетт постучала укутанной в перчатку рукой. Свои рубцы на пальцах она старательно прятала от остальных.

— А если они выйдут с другой стороны гор? — спросила девушка.

— Мы облетели округу и там. Ни одного выхода не нашли. Кажется, они спали здесь долгие столетия. И поганец Валдис как-то нашёл их, раскопал, обратил в прокажённых. Это вампиры-мутанты, они лишены обоняния, ибо не смогли выслеживать нас ночью.

— От тебя такой смрад… — Нарнетт покрутила головой. — Полагаю, вы предприняли меры предосторожности, чтобы вас не нашли. Послушай, мы ни разу не видели, чтобы упыри обращались в нетопырей. Мне кажется, Мэльдан, что это два разных вида чудовищ. Те, с кем мы столкнулись, когда искали Абалтуна, действительно живут под горами. Но те, кто выслеживает наших грифоньих разведчиков в воздухе, другие.

Мэльдан перевесился через стол, взял её за руку. Нойрбет что-то промычал про себя.

— Неважно, какие они. У них закончилась дичь, а наших грифонов и разведчиков они ели, как изголодавшиеся собаки. Может не сейчас, но в следующем году следует ожидать набегов или налётов на наши северные деревни. Затем — на города. Думай, дорогая. Нойрбет, ты понимаешь примерный масштаб проблемы?

— Да, ваше благородие, — ответил тот, водя пальцами по рисункам.

— Что скажешь? — спросил охотник. — Насколько моя идея реальна?

— Грифоны не смогут нести такое количество взрывчатых веществ, владыка, — сказал придворный. — Нужна гужевая тяга.

— Опять поход? — удивился Мэль, отпив последние капли из графина. — Что ж… На этот раз придётся собрать всё герцогство. Нарнетт, надеюсь, ты не тратила время зря. Верно?

Она недовольно посмотрела на него. Он явно пытался направить её, пробудить в ней решительность. Выбор, важнейший выбор в жизни, стоило делать скорее. Чтобы поскорее снять перчатки и перестать объяснять окружающим за болезнь своих глаз.

— Графы верны мне, но севера боятся все. Наша граница с засекой до сих пор не готова, — отвечала девушка. — Даже если я соглашусь на это, у нас будет всего сто рыцарей и оруженосцев, один полк пехоты и взвод чародеев.

— Я сегодня же отправлюсь к отцу, он ведь твой верноподданный. А ты уговори остальных баронов. Соберём всех, на кого можно положиться, кто верен тебе. И герцогству.

— А если все они полягут там? — заговорил не то пессимизм, не то реализм Нойрбета.

— Мы уже один раз сражались с ними, — сказал Мэльдан. — Они смертны, хотя и воюют весьма странно. Бронированный вал им не пробить.

Нарнетт вспомнила, что говорила бабушка. Говорила о помощи.

— Пока я не приняла окончательного решения, Мэльдан. Но с отцом поговори, я прикажу Риле, она созовёт остальных баронов. Нойрбет, возьми карту, составь более корректную версию со своими подчинёнными. Свободен.

— Слушаюсь, госпожа, — он быстро пронумеровал листки, сложил в стопку, поклонился и вышел.

— Вижу искру в твоих нечеловеческих глазах, — проговорил неродной брат. — Кажется, я догадываюсь, что ты хочешь… Отговаривать тебя бессмысленно?

— Ты слишком хорошо меня знаешь. Отдыхай, позволь и мне поработать. Заодно — проверить приобретаемые способности.

Мэльдан откинулся на кресле, в нос Нары ударил новый едкий букет затхлости и лесной гнили.

— Я прикажу страже посадить тебя под замок, если отправишься следом, — заявила девушка.

Он улыбнулся. Уже не так тепло, как раньше. В улыбке этой была тоска. Мэльдан верил, что Нарнетт ради своих амбиций даже из благих мотивов способна причинить вред и ему. У двери юноша обернулся, кокетливо уставился на подругу и сказал:

— Знаешь, Нарнетт, даже в чудовищном облике можно сохранять человечность. Потому я не верю, что ты способна совершать жестокие поступки. Как по отношению ко мне, так и по отношению к другим.

— Чудовище остаётся чудовищем, Мэль. Я понимаю это задней мыслью. Организм меняется, появляются животные инстинкты.

— Всё зависит от личности, — он схватился за дверную ручку, но не открыл, продолжал. — Знаешь, мы, когда искали одного убитого офицера, наткнулись ночью на какого-то зачарованного медведя. Он напал на меня, но при этом пытался что-то внушить. Словно… Хотел загипнотизировать.

— Что же?

— За его кровь я заплачу своей кровью. Он… Не хотел убивать меня, только покалечить. Но мои ребята отогнали его, он сбежал.

— Бредни, Мэльдан. Не хватало ещё в горах медведей-менталистов. У тебя, кажется, также рассудок помутнел, как и у меня. Ступай.

Мэль отправился к себе, раздавая по пути приказы ожидавшим у дверей рыцарю и пажу. Нара вышла следом, направилась к сыну. Вновь дала знать о себе интуиция. Она хотела отправиться к Эндаррии этим же вечером. Но что-то скрежетнуло внутри неё. Что-то подсказало, что ей нужно увидеться с ребёнком, поговорить с ним. Войдя в покои, она увидела его с небольшой лютней в руках. Хельста, преподаватель музыки, показывал мальчику, в каком порядке нужно попадать по струнам, чтобы получилась мелодия.

— Матушка!

— Хельста, оставь нас. Продолжите занятие позже.

Он поклонился и вышел. Нарнетт села на кровать, посадила мальчика рядом.

— Что с тобой? — спросил сын, едва они остались вдвоём. — Тебе опять плохо?

— Хорошо мне только рядом с тобой, дорогой, — тяжело вздохнув, начала она. — И каждый раз, когда я покидаю тебя, последнюю частичку родной своей крови в этом дворце, на меня накатывает тоска. Волнами, как великое синее море.

— Давай будем учиться вместе, прогоним тоску! Хочешь, я покажу тебе, как правильно работать указательным пальцем и…

— Ты ещё мал, Колен. Когда отец вот так, наедине, желал впервые серьёзно поговорить со мной, мне было почти двенадцать лет. Я уже что-то понимала.

Мальчик заметно напрягся, положил лютню рядом.

— Мне нужно уехать. И я чувствую, что если вернусь, то буду другой. Возможно, ты не узнаешь меня. Возможно, к тебе вернётся моя вторая «я». Та, что оставила этот шрам, едва заметный под косметикой. Прости, что обманывала тебя. И некоторых слуг. Только Мэльдан знает, откуда эта отметка.

— Что такое если?! — чуть не взорвался он. — Не пущу, мама! Не смей!

Он уткнулся носом ей подмышку, она начала гладить его. Как отец когда-то гладил её.

— Я люблю тебя! Не нужна мне другая мама! Прогони её! Умоляю, сделай с ней что-нибудь!

Нарнетт сдержала слёзы. Челюсти начали трястись. Страх накатывал на неё волнами. Если она вернётся другим человеком, будет ли она также сильно любить своё дитя, как и прежде? Сейчас она — сущность о двух лицах, о двух личностях. Баланс между человеком и монстром. И именно сейчас в ней остро прорезалось желание защищать свой дом и свою семью. Принимать