Барышева побледнела и поджала губы. Опасаясь бурной девичьей ссоры, я обещал потратить на Викторию целую пленку, и это ее несколько успокоило. Однако настроение у всех оказалось испорченным, и как только кончился дождь, мы быстренько разошлись по домам.

Детские кошмары больше не преследовали меня, и я переключился на более важную проблему — намеченный на сегодня зачет по химии. Напряжение нарастало постепенно, и к большой перемене, отложив привычные дела, почти все ребята занялись изучением конспектов и учебников. Я сидел на подоконнике и просматривал тетрадь, когда услышал голос Сережки Ивойлова:

— Панкратова, дай списать задачки!

Стоявшая тут же Татьяна поинтересовалась:

— Ты не выучил урок?

— Не успел. Мы с ребятами дотемна гоняли мяч. 56:48 в нашу пользу.

— Следовательно, ты проигнорировал свои прямые обязанности. — Большие светло-голубые глаза Панкратовой смотрели в упор, не выражая никаких чувств. — Сергей, я не дам тебе списать, ведь это противоречит правилам поведения в школе. Каждый должен получать те отметки, которые заслужил, а не пользоваться чужими знаниями.

— Шутишь…

Но Панкратова не шутила. Отстранив оторопевшего Ивойлова, она величественно проследовала в класс. Крутившаяся поблизости Светка многозначительно повертела пальцем у виска и вполголоса пояснила:

— Она с утра такая.

Поведение Татьяны удивляло. Хотя она и была круглой отличницей, но никогда особо не задавалась и в помощи страждущим не отказывала.

— Сережка, тебе моя работа не подходит? Правда, она далека от совершенства, но…

— Спасибо, Петька, — обрадовался Ивойлов и тут же испуганно вздрогнул от прозвеневшего над ухом звонка.

Пережив зачет и оставшиеся уроки, я сбегал домой, наскоро перекусил, а потом отправился в удивительную мастерскую Дмитрий Дмитрича. Подвальчик встретил меня приветливым перезвоном колоколов и улыбчивыми лицами циферблатов. Старик сидел, склонившись над разобранным механизмом, и в руке у него поблескивал бронзовый пинцетик. Не поднимая головы, мастер произнес:

— Входи, Петя. Рад тебя приветствовать в моей скромной обители.

Только теперь я как следует рассмотрел старого часовщика. Пожалуй, он сильно смахивал на ожившую мумию — высокий, жилистый, с венчиком седых волос вокруг лысины и слишком хорошо сохранившимися для его возраста крупными зубами. Должно быть, он носил вставные челюсти. А еще обращало на себя внимание старинное кольцо с черно-красным камнем, надетое на указательный палец левой руки Дмитрий Дмитрича…

— Да, я очень стар, мой мальчик, — будто прочитал мои мысли Часовщик. — Смешно, но хороший хронометр моего возраста может отлично функционировать, а я, увы, сдаю на глазах. Металл долговечней плоти, так заведено.

Я стоял, не зная, что ответить, а старик, помолчав, продолжил:

— Мой прадед, дед и отец были часовых дел мастерами, и я с радостью пошел по проторенному ими пути. Я знал, кому подражать и у кого учиться. Дед обладал огромным талантом. Он создавал удивительные механизмы, равных которым не было ни в России, ни в Европе. Этот человек мог наделять металл особой механической жизнью… Увы, дед родился не в свое время. Его таланты оказались не нужны советской власти, и остаток жизни он провел, ремонтируя будильники и ходики!

Взволнованный собственным рассказом, старик поднялся из — за стола, бодрой, но какой — то расхлябанной походкой прошелся по мастерской:

— Дед научил меня избегать легких путей, научил стремиться к своей цели, которая может оказаться важнее собственной жизни. В нашем роду из поколения в поколение передавалась легенда о его основателе — гениальном часовом мастере, который создал часы, способные подчинить человеческой воле само время. Он хотел победить смерть, а заплатил за свое творение жизнью — его растерзала толпа безумных фанатиков. В юности мне часто приходила на ум эта печальная история. Знаешь, о чем я думал, когда рассматривал собранные дедом автоматы?

— Нет… — пробормотал я, жалея, что пришел сюда и вынужден выслушивать тирады странного распалившегося старика.

— Есть ли предел совершенству? Можно ли создать автомат, неотличимый от человека? Я шел к ответу на этот вопрос всю жизнь… Следуй за мной, мой мальчик! — неожиданно скомандовал старик и скрылся между рядами стеллажей.

— Дмитрий Дмитрич… — не дождавшись ответа, я осторожно, боясь задеть стоявшие на полках часы, прошел в глубь оказавшегося довольно длинным подвальчика. — Дмитрий Дмитрич!

— Я здесь, — донеслось из сумрачного закоулка. — Ваш город очень стар, а людская память коротка. На этом месте стоял мужской монастырь, его подвалы сохранились и по сей день.

Часовщик отодвинул стеллаж, скрывавший плотно пригнанную к стене дверцу. Отворив ее, Дмитрий Дмитрич щелкнул выключателем, и я увидел крутую, сваренную из железных прутьев лестницу. Миновав полтора десятка ступеней, мы оказались в просторном сводчатом зале, освещенном несколькими лампами дневного света. Вдоль одной из стен стояло множество старинных станков, предназначенных для изготовления деталей часов, а у противоположной возвышались шкафы с пронумерованными ящиками и ящичками. Угол подземелья отгораживала ширма, перед которой стоял котел, наполненный застывшим веществом розового цвета. Обернувшись, я увидел у себя за спиной еще одну дверь.

— Ты угадал, Петр, нам сюда. — Часовщик достал болтавшийся на шее ключ, вставил его в замочную скважину. — Мы входим в святая святых, в сердце моей мастерской.

Дверь открылась — прямо на меня смотрела бледная, абсолютно лысая девица. Я невольно отпрянул и только спустя несколько мгновений сообразил, что это всего лишь выполненный в натуральную величину манекен с восковым лицом и бронзовым телом. Потом, осмотревшись, я заметил на длинном, стоявшем посреди комнаты столе еще два полусобранных металлических «скелета». По углам подземелья было разложено множество старинных книг, за стопками которых угадывалась еще одна неприметная дверца.

— Вот она, моя крошка Амалия, — с гордостью произнес Часовщик. — Правда, хороша?

Я вежливо закивал головой. Возможно, старик был отличным часовщиком, но вот художником оказался неважным — лицо манекена больше походило на грубую, второпях слепленную кустарем маску.

— А она умеет ходить?

— Ты плохо слушал меня, мой мальчик. Амалия не только в совершенстве владеет своим телом, она — мыслит! Я создал механический разум! На разгадку этой тайны ушла вся моя жизнь…

Дмитрий Дмитрич подошел к кукле и, вставив в отверстие на ее боку большой ключ, со скрежетом завел пружину. Внутри механизма что — то звякнуло, манекен кивнул головой и открыл большие стеклянные глаза.

— Крошка, поздоровайся с нашим новым другом.

— Здравствуйте, меня зовут Амалия, — проскрежетал механизм.