Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Встала и пошла обратно к парадной. У мусорных баков крутилась бездомная собачонка.
«И назвали бы по-другому», — шла, подбирая себе новое имя, как будто не досталась никому.
Собачонка облизнула острую мордочку и завиляла хвостом. Инна оглянулась. Хромая на заднюю ногу, собачонка бежала следом.
— Фу! Фу! Вон отсюда!
Бездомная собачонка оскалилась, припадая к земле.
— Жу-у-чка! — проскрипел довольный голос. — Чего это, снова пришла? Укольчик ставить? — хихикало из щели.
Она постучала, надеясь, что тощий откроет.
— Я к тебе по-хорошему, а у них, всё одно, пусто. Этот-то, — он погладил себя по лбу, — портфельчик взял и — шасть. А бабка сиднем сидит: стучи не стучи. Ждать теперь надо.
— Ладно, — она села на ступеньку.
— Грязь-то какая, а ты — пальтом, — он всплеснул тараканьими лапами. — Вставай, девка! Нельзя на камне.
— Вы старуху давно знаете?
Ободренный вопросом, Таракан выполз на площадку. Застиранная гимнастерка, на плече голубоватая заплата:
— А тебе-то чего? Ишь, пришла вопросы спрашивать!
— Она сумасшедшая? — Инна спросила вежливо.
— В дурдом собралась свезти? — он подмигнул, шевельнув усом. — Раньше не свезли — теперь-то кто тронет: одной ногой в могиле. На кладбище уж теперь…
— Нет! — Инна прервала громко. — Никто и никуда ее не свезет, пока она не скажет мне правду…
Таракан заполз обратно и кивал из щели:
— Ага, ага… Значит, как скажет — подавай транспорт? Она тебе скажет — ты только слушай!
— Убирайтесь вон! — Инна вскочила и, размахнувшись, припечатала дверь.
— Тянучку хочешь? — дверь снова скрипнула. Наружу вылезла рука.
— Ладно, — идя на мировую, Инна взяла конфету.
— А то заходи. Услышим, коли придут, — он кивал, приглашая.
«Черт с ним, чем сидеть», — она встала и отряхнула пальто.
— Картошечки будешь?
Из кухни шел густой запах.
Таракан собирал на стол: тарелки, хлеб ломтями, бутыль с беловатой полупрозрачной жидкостью, заткнутую комком марли.
— Ну чего, выпьем? — он подмигнул, покачивая бутыль. Беловатая жидкость плескалась тяжело.
— Спасибо, я ни есть, ни пить…
— Дак картошечки-то? — голубая заплата кривилась. — Ну как знаешь…
Взмахнув головой, Таракан кинул в рот содержимое чашки. Усы замерли.
— Первая — колом, — крякнул и склонился над сковородой.
Запах застарелой пыли перебивался едким спиртовым духом. По потолку грязные разводы — следы протечек. В углу — полка, на ней — чучело: собачья голова на подставке. Грязные выцветшие обои — серо-желтые, в каких-то узорах. Инна приглядывалась. Нет, никакие не обои. Картинки: рядами, почти без просветов — одна к одной. «Стенгазета, что ли?..» — покосившись на Таракана, Инна встала и подошла.
За спиной крякнуло:
— Вторая — соколом!
Фотографии крепились к стене портновскими булавками. Мужчины. Каждый по два раза: сбоку и лицом. Целая стена лилипутов, одетых в одинаковые рубахи. В правом углу — буква, рядом, через черточку — число.
— Это — кто? — она обернулась к Таракану.
— Э-эти? — он нянчил бутылку. — Тебе-то чего за дело? Пришла к старухе, вот и жди… А хочешь, смотри! — язык заметно заплетался. — Мертвые сраму не имут.
— Они — мертвые? — Инна оглядывала с интересом.
— Кому мертвые, а кому и мил-товарищи, — он хихикал, шевеля ложкой.
— А вы их что, знали?
— Зна-а-ал? — Таракан стукнул бутылью. Тяжелая рыбина плеснула на дне. — Стали бы они со мной знаться! — он поднялся и подошел к стене. — Я для них — клоп, насекомое запечное, — по одной вырвал булавки и выложил на стол. — Во, этот! Живьем бы в гроб полез, лишь бы со мной не знаться, — он гладил карточку нежно. — А я их все-ех к стеночке, — пригрозил пальцем, отцепил еще одну и протянул.
— Он — кто? — Инна смотрела внимательно: короткостриженая голова, тени в углах глаз, нижняя губа, как будто набрякшая кровью…
Таракан глянул:
— Ученый какой… или инженер…
— Их что, для вас фотографировали?
— Ты, девка, будто с печи упала, — Таракан отвечал с пьяной обстоятельностью. — Неужто, для меня! Для дел… Третья — мелкой пташечкой! — выдохнул и кинул в горло.
— Их что, на войне убило? — Инна покосилась на вонючее пойло.
— Тьфу! Следователь чистый, а не девка! Зовут-то как?
— Никак, — она буркнула.
— Ага, — Таракан кивнул, ничуть не обидевшись. — Значит… будешь Динкой. А чего? Хорошее имя. У меня сучка была. Тоже Динкой назвал. Ла-асковая… С работы приду, прям ластится… Потом-то сдохла, — он кивнул на собачье чучело.
С лестницы послышался шум. Таракан прислушался:
— Нижние, — махнул презрительно и поманил пьяным пальцем: — Не на войне они, поняла? — он подползал ближе, перебирая лапами по столешнице. Зашептал, прикрывая голые десны. — Я ить там у входа дежурил. Ну? Поняла?
— У входа — куда? — Инна отодвинулась.
