то, что я все испортил раньше, и заставят тебя делать то, что они хотят. Ты подставляешь наши задницы под удар своим детским поведением.

Он не дает мне шанса ответить. Он мертвой хваткой сжимает мое предплечье, таща меня к входной двери. 

— Подожди! — Я задыхаюсь, пытаясь остановить его. Мои деньги... — Моя сумочка все еще лежит на кровати, набитая тем, что мне удалось вытащить из банкомата, и тем, что я припрятала в своей квартире.

Левин смотрит на меня с едва скрываемой яростью. 

— Прекрасно, — выдавливает он, отпуская мою руку. — Понятно, но, если ты попытаешься еще что-нибудь выкинуть... — он смотрит на окно напротив моей кровати, как будто я могу попытаться выйти из него. — И поторопись. Я устал мерзнуть в этой дыре.

Последняя часть причиняет боль, но я ничего не говорю. Это дыра, но я чувствую к ней большую привязанность, больше, чем раньше, и я могу сказать, что Левин совершенно потерял терпение. Я хватаю свою сумочку с кровати, цепляюсь за нее, прежде чем вернуться к Левину, который выталкивает меня в коридор.

— Ты собираешься забрать остальное обратно, не так ли? — Спрашиваю я тихим голосом. — Или все это. — Он легко мог просто забрать содержимое моего кошелька, прежде чем заморозить мои счета.

— Нет, — хрипло говорит Левин. — Ты закончишь эту работу, Лидия. После этого, насколько я понимаю, мы можем больше никогда не увидеться. Мы можем забыть, что это дерьмо когда-либо происходило. Ты можешь оставить себе гребаные деньги, но ты не выйдешь из комнаты снова, я позабочусь об этом.

— Что ты… — Я замолкаю, когда он бросает на меня взгляд, явно предназначенный для того, чтобы заставить меня замолчать, и тяжело сглатываю.

— Просто помолчи, пока мы не вернемся в отель. Как ты думаешь, ты сможешь это сделать?

Я киваю, во рту у меня внезапно пересыхает, а сердце бешено колотится в груди.

— Хорошо. — Левин ведет меня к лестнице, подталкивая нас обоих вниз по лестничному проходу, пока мы не оказываемся на улице. Он останавливает такси и позволяет мне сесть в него первой, не столько для того, чтобы быть джентльменом, сколько для того, чтобы не дать мне шанса сбежать, я уверена.

Обратная дорога напряженная и безмолвная. Рука Левина лежит на моей, но в его прикосновении нет ничего романтического или сексуального. Это просто способ удержать меня, не вызывая подозрений у водителя такси, хотя я не думаю, что ему было бы насрать в любом случае. В этом городе каждый день видят все хуже.

Я чувствую оцепенение, когда мы поднимаемся обратно в гостиничный номер, который в данный момент больше похож на тюремную камеру, чем на что-либо другое, Левин – мой тюремщик, а меня, сбежавшего заключенного, тащат обратно.

Он поворачивается ко мне, как только мы оказываемся в лифте, его голубые глаза пронзают мои. 

— Я не позволю тебе продолжать подвергать кого-либо из нас опасности, Лидия. Клянусь богом, я занимаюсь этой работой несколько лет и видел, как это делается ни раз, и я никогда не встречал такой бескомпромиссной женщины, как ты, когда дело доходит до...

— Может быть, они были просто бесхребетными, — выплевываю я, отводя от него взгляд. Я не могу смотреть на него, потому что сочетание гнева, разочарования и влечения становится слишком сильным. Я продолжаю спрашивать себя, тот ли это человек, на которого я бы посмотрела дважды, если бы встретила его на улице, и я не могу ответить на этот вопрос. Он невероятно красив, с его точеными чертами лица, яркими глазами и мускулистым телом, но я не могу с уверенностью сказать, обратила бы я на него внимание больше, чем на любого другого красивого мужчину. Я прохожу мимо множества из них каждый день и тут же списываю их со счетов. Я уверена, что он чувствует то же самое ко мне, я могу признать, что я не уродина, но я и не супермодель. У меня обычные светлые волосы, которые вьются на холоде и в жару, голубые глаза, как у тысячи других девушек в этом городе, и приятная фигура со средним размером груди. Я никогда не думала о себе как о сногсшибательной женщине, просто я та, кто умеет красиво ублажать.

Но когда мы с Левином находимся в одной комнате, кажется, происходит что-то, еще какая-то химия, какой-то магнетизм, от которых мне хочется вырвать ему сердце через нос и одновременно повалить его на себя в постели, и я могу сказать, что делаю тоже самое с ним. Это заставляет меня хотеть взорваться разными способами, и я не знаю, сколько еще я смогу это выносить. Я вообще не знаю, смогу ли я, именно по этой причине я и сбежала сегодня.

Звонок на наш этаж звенит, когда я погружаюсь в размышления, хотя бы о том, как не сойти с ума, и Левин быстро хватает меня за плечо и вытаскивает наружу, подталкивая к своей… наше комнате.

— От тебя останутся синяки, — жалуюсь я. — Гриша будет гадать, что случилось, если у меня будут синяки…

— О, теперь ты беспокоишься о Грише. — Левин бросает на меня абсолютно уничтожающий взгляд, затаскивает меня в комнату и захлопывает за нами дверь, запирая ее. — Ты придумаешь оправдание, если понадобится, ты умная девочка, но я не думаю, что тебе это понадобится. Я довольно хорош в том, чтобы не оставлять следов.

В этот момент он доволок меня почти до кровати, поворачивая лицом к себе, когда произносит последние слова, и я чувствую, как учащается пульс, когда его глаза встречаются с моими. Я ненавижу это, но не могу сдержать свою реакцию на него. Он так близко, держит меня грубо, но не настолько грубо, чтобы причинить боль, рассказывает мне о том, как он не оставляет следов, и мой пульс бешено колотится в горле не только из-за страха.

— Если ты пошевелишься, Лидия — с этим предупреждением он отпускает мое предплечье, и мне требуется мгновение, чтобы даже осознать, что он сказал, не говоря уже о том, чтобы пошевелиться или попытаться убежать снова. Прежде чем я успеваю полностью осознать это, он лезет в ящик рядом с кроватью и что-то достает, и у меня нет времени сделать перерыв.

Он двигается быстрее, чем должен быть способен человек его габаритов. Кажется, что в течение секунды холодный металл сжимается вокруг моего запястья, а затем он обхватывает другой конец вокруг столбика кровати.