чтобы обхватить ртом ее сосок, посасывая его, пока слегка не прикусываю, и она задыхается.

— Левин, о боже…

— Ты будешь произносить мое имя еще много раз, прежде чем я закончу. — Я смотрю на нее, все мое тело изнывает от желания, когда я смотрю на нее раскрасневшуюся и растрепанную, ее голова мечется на подушке от ощущения моего рта на ее груди, а я едва прикоснулся к ней. Она невероятно отзывчива, бесстыдна в своем удовольствии, и это только усиливает мою потребность, заставляет меня еще больше хотеть прикоснуться к ней и посмотреть, что она умеет.

Ее груди идеальны, чуть больше того, что помещается в моих руках, ее соски размером с монеты и темно– розовые, покрасневшие от всасывания моим ртом к тому времени, как я заканчиваю заниматься ими обоими. Ее спина выгибается, когда я облизываю, посасываю и покусываю ее груди, наслаждаясь их мягкостью и ощущениями ее тела, зная, что другого шанса у меня может не быть.

Возможно, это единственный раз, когда я вот так прикасаюсь к Лидии Петровой, и я намерен наслаждаться каждым моментом.

— Я не могу дождаться, когда попробую тебя на вкус, — бормочу я, скользя вниз, когда мои губы скользят по ее упругому животу, чувствуя, как ее кожа подергивается и дрожит под моими губами, когда я двигаюсь. Она задыхается от каждой ласки, когда я провожу руками по ее талии, ощущая изгибы, запоминая ее форму. Нельзя сказать, что я никогда раньше не наслаждался женщиной, я люблю женщин, люблю трахать их, люблю пробовать их на вкус, их форму, ощущения и вид, то, что каждая из них отличается и по-своему красива. Но Лидия… что-то в ней заставляет меня хотеть запечатлеть ее в своей памяти, выгравировать ее очертания на своих ладонях, и я знаю, насколько это чертовски опасно. Эта женщина, единственная из всех женщин в мире, проникла мне под кожу, и, кажется, я не могу избавиться от нее.

Она уйдет по собственному желанию, когда все закончится, говорю я себе, игнорируя укол разочарования, который приходит при этой мысли. И тогда она может стать для меня горько-сладким воспоминанием, которое я смогу спрятать подальше, продолжая жить так, как это было раньше.

Но сейчас я собираюсь наслаждаться каждым моментом, которым только смогу.

Я опускаюсь еще ниже, к поясу ее джинсов, слегка прикусывая тазовую кость, когда начинаю расстегивать пуговицу и молнию, и на мгновение боюсь, что она остановит меня, что она не позволит мне зайти так далеко. Но она зашла слишком далеко, задыхаясь и приподнимая бедра, чтобы я мог стянуть с нее джинсы, и хотя я мог бы одновременно снять с нее трусики, я хочу насладиться и этим, актом раздевания ее в первый и, возможно, единственный раз.

Становясь на колени между ее ног, я отбрасываю в сторону ее джинсы и смотрю на нее сверху вниз, мой член напрягается в джинсах при виде этого.

Она выглядит распутной и похотливой, ее полные розовые губы приоткрыты, свитер сбился под мышками, чашечки лифчика приспущены, обнажая груди, кожа покраснела от моего рта, а соски затвердели. А теперь мой взгляд опускается к ее трусикам и доказательствам, которые я так долго ждал увидеть.

Ее хлопчатобумажные трусики лавандового цвета облегают ее холмик, облегающие и тугие, и там, прямо над ее киской, я вижу именно то, что и ожидал увидеть – влажное пятно, где ткань влажно прилипает к ней, распространяясь по мере того, как ее возбуждение возрастает от того, что она вот так обнажена передо мной.

— Какой непослушный маленький котенок, — шепчу я, протягивая руку, чтобы провести кончиком пальца по ее трусикам, от того места, где, я знаю, скрыт ее твердый маленький клитор, до влажного пятнышка, прижимая их к ее входу, и дрожь, которая проходит по ней, заставляет меня чувствовать, что я могу сойти с ума от желания.

Я не могу больше ждать ни минуты, чтобы попробовать ее на вкус, но я хочу растянуть дразнение, насладиться каждой секундой этого. Я раздвигаю ее бедра шире, когда она ахает, наклоняюсь, чтобы прижаться ртом к хлопку ее трусиков, и лижу ее там, проводя языком по влажному пятну, когда впервые пробую Лидию на вкус.

— Черт, ты такая сладкая на вкус, — стону я, прижимаясь ртом к ней, когда втягиваю ткань в рот, просовывая под нее язык, чтобы ласкать край губок ее киски, обнаженная горячая плоть сводит меня с ума.

— Левин! — Она вскрикивает, выгибаясь и извиваясь напротив моего рта. — Пожалуйста, ты… пожалуйста…

— Пожалуйста? — Я отстраняюсь, порочно улыбаясь ей, когда тянусь к краю ее трусиков и начинаю стягивать их вниз. — Пожалуйста, что, Лидия? Должен ли я заставить тебя просить об этом? Должен ли я заставить тебя умолять?

— Черт. — Она задыхается, откидывая голову назад, когда я снимаю с нее трусики и отбрасываю их в сторону, оставляя ее обнаженной ниже пояса. Когда я провожу руками по внутренней стороне ее бедер, Лидия смотрит на меня сверху вниз, все ее тело дрожит от желания. — Ты уже приковал меня наручниками к своей кровати, ты, садистский мудак. — Она прищуривается, глядя на меня. — Ты действительно собираешься заставить меня умолять тебя есть мою киску?

Я бы не признался в этом в этот момент, но гораздо позже, оглядываясь назад, я совершенно уверен, что именно в этот самый момент я и влюбился в Лидию Петрову.

23

ЛИДИЯ

Я ненавижу его.

Я ненавижу его.

Черт возьми, я так сильно хочу, чтобы его рот был на мне.

Боже, я буду кричать, если он не набросится на меня прямо сейчас.

Блядь, пожалуйста!

Это могло бы подвести итог мыслям, проносящимся в моей голове, с того момента, как Левин начал дразнить меня по поводу моего возбуждения, когда я была прикована наручниками к его кровати, до прямо сейчас, когда он впервые смотрит на мою голую киску, дразня меня тем, что я вынуждена умолять его съесть ее.

Он прав, я никогда не была прикована наручниками к кровати, вообще никогда не была связана, на самом деле. Я никогда не встречалась и не спала с кем-то извращенным настолько. Я также никогда не думала просить об этом, никогда не фантазировала об этом и не думала, что это будет чем-то, что меня заведет.