— Никто не дает судам таких нелепых названий, — ответил Менедем. — Их называют в честь богов, как тот пятиярусник Птолемея, с которым мы недавно встретились, в честь моря, волн, пены или еще чего-нибудь в том же роде. Корабль может называться «Свирепый», «Проворный», «Храбрый»… Но я никогда не слышал, чтобы судно носило такое дурацкое название, как придумал Диоклей.

— Разве это означает, что такого судна просто не может быть? — спросил Соклей, и глаза его вспыхнули. — Разве новое обязательно должно быть плохим просто потому, что оно новое?

У большинства мужчина такой блеск в глазах означал бы похоть. Но поскольку речь шла о Соклее, Менедем решил, что того одолела тяга к философствованию.

Он покачал головой.

— Прибереги это для Лицея, братец. Мне сейчас не до дискуссий. У нас есть более серьезные темы для размышлений, например как уйти от Тенара с неперерезанными глотками.

Он был готов к тому, что Соклей начнет спорить. Когда его двоюродный брат чувствовал склонность к абстракциям, проблемы реального мира частенько с трудом доходили до его сознания. Но Соклей сказал:

— Вполне справедливо. Причем настолько справедливо, что, пожалуй, тебе следует как можно быстрее всесторонне обдумать эту проблему. А ведь я пытался тебя в свое время переубедить, если помнишь.

— Ты же знаешь, я и сам сперва колебался, — ответил Менедем. — И решил, что шансы заработать, подобрав людей, которым нужно попасть в Италию, перевешивают риск. Но это еще не значит, что я приуменьшаю опасность.

— Вот там у них храм Посейдона, — показал Диоклей. — Похоже, его возвели совсем недавно, ибо здание стоит бок о бок с хижинами, лачугами и палатками.

— Храм с бронзовой статуей человека и дельфина, так? — спросил Соклей. — Я бы хотел ее увидеть, если представится такая возможность; эту статую певец Арион пожертвовал храму после того, как дельфин вынес его на берег: бедняга прыгнул в море, чтобы спастись от корабельной команды.

Келевст удивленно посмотрел на него.

— Откуда ты знаешь об этой статуе? Разве ты уже бывал тут раньше?

— Нет, он тут никогда не был, — ответил Менедем, прежде чем его двоюродный брат успел открыть рот. Он показал пальцем на Соклея. — Ну-ка признавайся, где ты об этом вычитал?

— У Геродота, — ответил Соклей застенчиво.

— Ха! Я так и знал!

Менедем повернулся к Диоклею.

— Пусть гребцы подведут судно к земле на пару плетров, но не ближе. А потом мы отправимся на берег в лодке и посмотрим, сможем ли раздобыть каких-нибудь пассажиров. И подбери в гребцы здоровяков… Я не хочу, вернувшись обратно из лагеря, обнаружить, что лодку увели у нас из-под носа.

— Будет сделано, — ответил начальник гребцов. — Откровенно говоря, если я не понадоблюсь здесь, на борту, я бы хотел сам командовать лодкой.

Менедем оглядел Диоклея с ног до головы и кивнул.

— Наемник, который окажется достаточно глуп, чтобы задирать тебя, получит по заслугам, не сомневаюсь.

— Я мирный человек, капитан, — сказал Диоклей. Улыбка медленно расползалась по его лицу. — Но я способен… просто способен, понимаете, припомнить, что надо делать, если кто-нибудь вдруг не захочет вести себя мирно.

— Вот и замечательно, — подвел итог Менедем.

* * *

— Суши весла! — крикнул Диоклей.

Гребцы выполнили команду. Лодка скрипнула по песку.

Соклей был облачен лишь в тунику, на поясе его висел нож. Шагнув на песок, он пожалел, что у него нет бронзового панциря и шлема с гребнем, наголенников и щита, а еще длинного копья и короткого меча. Доспехи и оружие помогли бы ему чувствовать себя в большей безопасности. С другой стороны, их все равно могло бы оказаться недостаточно.

— В этом месте не действуют никакие законы, — негромко сказал он Менедему. — Если кто-нибудь решит нас убить, кто ему помешает?

— Мы сами, — ответил Менедем.

Соклей счел этот ответ неудовлетворительным.

Однако его двоюродный брат ухмылялся от уха до уха и вышагивал с самым беспечным видом. Сплошь и рядом встречаются мужчины, которые сами не свои до женщин, вина или роскошного опсона, а Менедем был сам не свой до приключений. Иногда он, казалось, намеренно напрашивался на беду, чтобы потом повеселиться, выпутываясь из нее.

Пара наемников, одетых так же, как Соклей и Менедем, но в придачу обутых в сандалии и вместо ножей носящих на поясе мечи, подошли к ним.

— Радуйтесь! Куда 'ержите путь, моряки? — спросил один из них на ионийском диалекте.

— В Италию, — ответил Менедем. — В Тарент. В Великой Элладе всегда происходит что-то интересное.

Великая Эллада — это было общее название всех колоний, которые эллины основали в южной Италии и на Сицилии.

— Так оно и есть, — кивнул второй наемник. — Сколько возьмете 'а провоз пассажира? — Он говорил, как афинянин: его диалект ненамного отличался от ионийского, но не имел грубых придыханий.

Менедем повернулся к брату: как тойкарх, тот устанавливал плату.

— Двенадцать драхм, — сказал Соклей.

Оба наемника вздохнули.

— Не многих ты найдешь, готовых заплатить такую огромную сумму, — заметил тот, что говорил на аттическом наречии.

— А многих мы и не сможем взять, — парировал Соклей. — У нас полная команда и мало места для пассажиров. Но ты попадешь туда, куда тебе нужно, если решишь отправиться с нами. Нам не придется задерживаться в гавани на полмесяца, если ветер станет встречным, и нас не унесет к Карфагену, если на море разразится шторм.

— Даже если ты говоришь правду, все-таки это грабеж, — не сдавался наемник.

Судя по его виду, сам он неплохо разбирался в грабежах.

«Скольких людей ты убил? — размышлял Соклей. — Скольких женщин и мальчиков изнасиловал?»

Но он не допустил, чтобы эти мысли отразились на его лице, иначе наемник, наверное, выдернул бы меч из ножен на поясе и набросился на моряка. Поэтому Соклей лишь равнодушно пожал плечами.

— Не хотите, как хотите. Найдем других.

Оба наемника с ворчанием пошли прочь.

— Ты бы хоть поторговался, что ли, — заметил Менедем. — А то останемся совсем без пассажиров.

— Не останемся, — ответил Соклей. — Думаю, мы сможем взять пять или шесть пассажиров — каждый заплатит по двенадцать драхм, а больше нам и не надо. Если увижу, что для них это слишком дорого, немного снижу цену. Но я не хочу сбавлять ее слишком поспешно.

— Полагаю, ты прав, — согласился Менедем. — Не следует уподобляться девушке, слишком легко расстающейся со своей девственностью.

— Это верно.

Сравнение показалось Соклею подходящим. Здесь вообще-то были бы уместны и другие сравнения, но он не удивился, что его двоюродному брату пришло на ум именно это.