Мы оба попали в Афган в 1985 году. Впрочем, как и ты. Помнишь, каков красавец он был? Как он с нами ходил в поиск? Я никогда не забуду, когда два бойца подорвались и лежали, истекающие кровью, среди скал, а нам надо было продолжать идти на перехват каравана за перевал. Он не побоялся и остался ждать «вертушку» до утра, колдуя над бедолагами… Командир не мог оставить с ним ни одного бойца, потому как при потере уже даже этих двоих вся операция была под угрозой.

Антохе оставили тройной боезапас (его и подорванных), медикаменты, воду. Скала надежно защищала его тыл, а из валунов соорудили что-то наподобие крепостной стены. Мы уходили, не оставляя ему даже рации, одна была взорвана, другая – нам. Он спокойно работал с ранеными. Три автомата, подсумки с рожками, гранаты и пистолет вряд ли спасли бы его от духов, но нервы бы он им попортил. Короче, мы ушли. Что касаемо меня, так я точно при прощании не смотрел ему в глаза. Через семь часов марша, в шесть утра, за перевалом на горной тропе, мы накрыли караван. В живых не остался никто – ни караванщики-духи, ни их ослы, ни верблюды. Взорвав караванный груз, мы по рации вызвали вертушки. К восьми часам подлетели два «крокодила»: один патрулировал над нами кругами, а другой, зависнув, принял всех нас на борт. Потом мы полетели за Антохой.

Подлетая к дислокации нашего доктора и раненых, вертолеты, вдруг сделав крутой вираж, понеслись на базу. Командир что-то орал через ларингофон экипажу, но через час мы все оказались на базе. Как сообщили нам уже на земле, по данным разведки, после нашего расстрела каравана духи со «Стингерами» оседлали окружающие вершины и ждали, когда мы прилетим за своими бойцами. Один вертолет из другого звена при попытке эвакуировать ребят был подбит. Все прекрасно понимали – шансов у Антохи и бойцов ровно ноль. О ситуации узнал командующий армией. Он был в ярости и приказал любой ценой вытащить наших. Тогда еще бойцы «невидимого фронта» нефтью и газом не торговали, а посему толк в своей работе знали очень неплохо. Короче, в обмен на трех полевых командиров нам разрешили прилететь и забрать Антоху с ранеными. На все про все ушло меньше суток. Когда мы прилетели, Антоха орал на нас как сумасшедший. Он материл и нашу армию, и компартию, и отцов-командиров, и чуть не дал в морду одному майору из штаба, прилетевшему с нами. Наш доктор хоть и был из семьи глубоко интеллигентной, но матерился, как пьяный матрос и извозчик, вместе взятые. Да, сейчас вспоминаешь об этом со смехом, но тогда…

Под пристальными взглядами наблюдавших за нами через бинокли «духов» мы – точнее не мы, а Антоха – устроили, балаган, «цыганочку с выходом». Патронов у Антохи практически не осталось, и наготове уже был пистолет для «почетного» ухода из жизни. Ибо при ином раскладе… Мы видали, что творят враги с нашими пленными.

Оба бойца были живы, и даже очень ничего. Антоха всегда таскал с собой американские медикаменты, отбитые у «духов»: целительное действие морфия и антибиотиков, а также переливания американских растворов в вену через американские же пластиковые капельницы (чудо, невиданное в Союзе еще лет десять), ну и, конечно, профессионализм нашего «Пирогова» сотворили сказку.

Пролетели два года, и мы больше не виделись.

После Афгана Антоха закончил академию, служил в Москве, в каком-то госпитале. Поговаривали, что в Бурденко. Но я, как человек здоровый и приписанный к кремлевской поликлинике, к врачам не обращался. Да и потом, мало ли с кем мы служили.

И вот – встреча. Антоха. Чуть пополневший, солидный, в дорогом и стильном прикиде. И тогда я нарушил свой установленный порядок. При моем положении даже самые мало-мальски знакомые и давно забытые люди пытались сразу же при случайных встречах затащить меня в рестораны, домой, в баню. Я всегда вежливо отказывался и старался с ними больше не пересекаться. Но тогда, при встрече с Антохой, я просто сошел с ума.

– Антоха, братан, мы же двадцать три года с тобой не виделись!.. Все, немедленно в ресторан. Никаких отговорок, немедленно.

Я смотрел и не мог насмотреться на бывшего сослуживца и видел его все тем же молодым лейтенантом медицинской службы Антоном Коваленко. Время будто сместилось, и я вновь ощущал себя молодым и неприкаянным, какими мы и были все в то время.

Антоха неожиданно быстро согласился на мое предложение. Я не люблю рестораны вокруг Арбата, поэтому мы решили поехать в «Кавказскую пленницу», на проспект Мира. Путь предстоял долгий, по глухо стоявшей в пробке Москве. Но спешить уже было некуда. Я позвонил жене и сказал, что срочно возвращаюсь на работу.

Антон все про меня знал, но при моей публичности это было неудивительно. Он же после Ленинградской академии попал в Москву, в госпиталь, и служил там анестезиологом-реаниматологом. Дослужился до подполковника, был начальником отделения, постоянно мотался в Чечню, Дагестан, Ингушетию. Защитил кандидатскую диссертацию. И все было неплохо, но война закончилась. В госпиталь, овеянный славой, стремились попасть не только военные, но и российская знать. А должность начальника реанимации стала приносить ощутимый материальный достаток и повышала социальный статус. Резко расширялся круг знакомства с разными полезными людьми из власти и бизнеса. Антоха стал мелькать на экранах телевизоров. И тут вдруг подрос молодой и бесконечно талантливый молодой капитан, сын одного из замов начальника наградного отдела президентской администрации. И пришел этот сын к папе, и сказал:

– А хочу я, папа, стать начальником реанимации и очистить «авгиевы конюшни» от коррумпированного и на всю голову контуженного подполковника Коваленко.

Папа очень любил свое чадо, тем более год назад он помогал начальнику госпиталя в получении ну очень престижной награды. И тогда ему, отцу талантливого ребенка, начальник госпиталя говорил о своем патронаже и всяческой протекции подрастающего гения медицины.

Антоха поднял все свои связи. Антохе все и все обещали. Но папа оказался сильнее. Антоху вызвал начальник госпиталя и показал тому заявление от одного из родственников лечившегося у него больного. Родственник ярко и в красках обрисовывал, что Коваленко Антон Владимирович вымогал у него взятку в размере трех тысяч долларов США. Антохе было предложено тут же написать рапорт об увольнении в присутствии начальника отдела кадров и юриста. Антоха, понимая, что его защучат если не в этот, так в другой раз, матерясь и проклиная всех сидящих в кабинете, рапорт написал. Через неделю он был гражданским человеком. Его сразу же взяли в московскую клинику – там он возглавил отделение реанимации. Клиника была знаменитой, но, по сути дела, работала как простая городская больница. Круглосуточно, ежедневно, ежечасно и ежеминутно.