– Вот как… ну… иногда…

– Что «иногда»?

– Иногда мне кажется… что он меня совсем не любит. Это очень грустно, но я надеюсь, что все наладится.

– А Анна?

– Что?

– Она проводит ночи с ним в его спальне?

– Ммм…

– До сих пор? Или так было только первое время после его возвращения из больницы?

– Нет, и сейчас тоже.

– И где в таком случае живешь ты?

– В комнате для гостей.

По щеке Микаэлы скатилась слеза.

– А она в его спальне? И спит с ним в одной постели?

– Ммм…

– И они молятся?

– Ммм…

– Но при этом занимаются кое-чем еще?

– Ммм… – Микаэла отрицательно покачала головой.

– Ты говоришь правду? – продолжала допытываться Эва. – Ты честна со мной, Микаэла? Анна говорит, что они только молятся, это правда?

Микаэла не отвечала, но слезы уже ручьями текли по ее щекам.

– Они спят друг с другом?

– Может быть, только не при мне.

– Но они это делают?

– Ммм…

– Иди сюда, Микаэла… – Эва подвинулась к сестре и крепко обняла ее. – Это неправильно, но мы не будем с этим мириться. Я все улажу, вот увидишь.

45

Эва уже издали увидела ее хрупкую фигурку на автобусной остановке, представлявшей собой столб на небольшой асфальтированной площадке.

В начале декабря к четырем часам дня уже сгущаются сумерки. Ослепленная светом фар, девушка вполне могла принять приближающуюся машину за автобус. Движение на этом участке дороги никогда не бывало оживленным, а уж в это время суток тем более.

Анна Андерсон возвращалась из Римбу и сейчас ждала автобус на Гренсту. С маленьким рюкзаком за плечами, в тонкой куртке с буквами H&M на спине, она щурила глаза на приближающийся свет.

Когда до остановки оставалось полсотни метров, Эва затормозила. Теперь она четко различала лицо Анны, которая все еще не была уверена, кто это к ней подъехал, хотя уже поняла, что это не автобус.

Эва искала случая поговорить с девушкой, чтобы об этом не узнал Синдре. Об этой возможности ей сообщила Микаэла по мобильному пару часов назад. Эва подъехала к остановке, перегнулась через переднее пассажирское сиденье и открыла дверцу:

– Садись, – пригласила она.

Мелькнуло испуганное лицо Анны, которая не сразу узнала Эву.

– Ты? Как ты меня напугала.

– Нужно быть осторожней. Прыгай, подвезу до дома.

Анна обрадованно кивнула:

– Правда? Вот было бы здорово!

И шмыгнула на пассажирское сиденье. Хлопнула дверцей – и в ту самую секунду Эва повернула ключ зажигания. Машина тронулась с места.

С минуту они ехали молча, а потом Эва неожиданно свернула налево, в северном направлении по 273-й.

– Но это не дорога на Кнутбю, – заволновалась Анна. – Куда мы едем?

– Нам надо поговорить, – ответила Эва.

Она продолжала вести машину, не имея в голове никакого плана, кроме того, который был уже запущен в действие. Спустя две минуты после того, как они въехали в темный лес, девушка прокашлялась:

– О чем ты хотела со мной поговорить?

Высокий, ласковый голос, невинный тон. Пылающий комок в животе Эвы подскочил к горлу. Не имея силы ответить, она продолжала вести машину.

– Это из-за того, что я говорила про Фирцу? – спросила Анна.

Теперь ее голос не был таким ласковым. Анна Андерсон перепугалась, и это придало Эве сил.

– Не знаю, что ты там говорила.

– Наверняка знаешь, – возразила Анна. – Ты в курсе всего, о чем говорят в Кнутбю. Я сказала только, что под Фирцей Господь имел в виду не только тебя, но и всех остальных в общине.

– Вот как? – протянула Эва с притворным удивлением. – Ты и в самом деле так считаешь?

– Но ты ведь и сама говорила так когда-то… Что невеста – это вся община…

– Я так говорила, – согласилась Эва. – И ты считаешь, что все равно, я говорю или ты?

Молчание в ответ подтвердило, что Анна осознала свою ошибку.

– Ты лжива, – продолжала Эва. – Я страшно разочаровалась в тебе. А если разочаровалась я, значит, разочаровался и Христос.

– Но я же ничего не сделала.

Теперь голос Анны дрожал от страха.

– Ты спала с женатым мужчиной, – строго сказала Эва. – А это большой грех. Грешники лживы, Анна. Они беседуют с сатаной, а говорят, что слышат Бога.

Анна молчала. Еще пара поворотов направо – и они опять двигались в южном направлении. Дорога лежала перед ними темная и пустынная.

– Но Синдре говорил… – начала было Анна. Эва не дала ей закончить. Только не здесь, не в этой машине, где они с Синдре провели вместе столько часов.

– Закрой рот! Это из-за тебя Синдре так страдает. Ты как зараза. Наконец-то я тебя раскусила. Это ты стоишь между ним и его Фирцей, а этот грех пострашней твоих сатанинских блудней. И твоего языческого вздора…

– Но в чем я виновата? – снова запротестовала Анна уже сквозь слезы. – Я всего лишь делала то, что Синдре…

– Молчи! – закричала Эва. – Ни слова больше. В тебе сатана, я не хочу его слушать. Возвращайся домой к своему Синдре и передай ему, что я обо всем этом думаю. Это все, что я хотела тебе сказать. Ты нечиста, Анна Андерсон. И я не знаю, осталась ли у тебя возможность вернуться на правильный путь.

– Но я…

Эва резко затормозила. Хорошо, что сзади никого не было.

– Вон из машины, – приказала она.

Анна сидела, и Эва потрясла девушку за плечо:

– Вон!

И Анна вышла в темноту, в ночной лес где-то к северу от Кнутбю.

46

За три дня до Рождества Синдре Форсман получил это письмо и в тот же вечер прочитал его остальным пасторам на совещании в доме Ирмы и Пера Флудквист.

Дорогой Синдре!

Вы не знаете меня и наверняка не помните, что когда-то мы с вами виделись. Все это совсем неважно, скажу только, что я один из тех, кто слушал вашу проповедь об Иисусовой молитве лет пять-шесть тому назад. В тот день вы запустили процесс, который изменил мою жизнь, и я, некогда «рядовой прихожанин», вступил в личные отношения с Иисусом Христом.

С того самого дня, когда я прослышал о вашей роли в судьбе Зеницы Ока Его, – о чем вы, конечно, знаете гораздо больше меня, – я ощутил острую потребность за вас молиться. Но избранники Божии, вроде вас, – красная тряпка для сатаны и его приспешников, и это заставило меня поделиться с вами тем, что Иисус, как мне кажется, по крайней мере, показывал и говорил мне весной и осенью этого года.