– Спасибо, Константин Николаевич, – сказала Майя. – Если можно, я здесь где-нибудь посижу, поблизости. А вы мне скажете, когда можно будет… к нему снова.

Чердынцев кивнул. Он прошел вместе с Майей по коридору, повернул направо, налево и остановился рядом с банкеткой, стоящей у окна.

– Я приду сюда за вами через час, – сказал он. – Или пришлю кого-нибудь.

Чердынцев ушел. Майя села на банкетку. Напряжение не отпускало ее. Но смятения, которое недавно захлестывало как океан, больше не было.

«Почему океан? – подумала она. – Скорее, с Байкалом должна была сравнивать».

Но тут же поняла, что сравнивать смятение или ужас с Байкалом, конечно, не могла бы: Байкал не связывался в ее сознании с такими словами.

Час!.. А вдруг даже больше? Она встала, прошла по коридору до окна. Проспект Мира гудел внизу, весь он состоял из сплошного потока машин, было что-то зловещее в их абсолютной одинаковости.

Майя достала блокнот, карандаш. Они всегда лежали у нее в сумке сверху, один из таких блокнотов даже вытащили у нее однажды в метро. Наверное, на ощупь приняли за бумажник.

Положив блокнот на подоконник, она стала рисовать машины. Они сразу перестали быть одинаковыми – поток превратился во множество необычных линий, форм, объемов. Майя сама не заметила, как это произошло.

Учитель по рисунку в Школе свободных мастерских говорил ей когда-то:

– Отпускай свою рациональность – иди только за рукой. Тогда получится то, что нужно.

– Орнамент тогда получится, – возражала Майя.

– Об этом не беспокойся. Ты ведь все равно расставишь акценты. Мы же манипулируем сознанием – расставляем акценты и таким образом говорим людям, что считаем главным.

Ничего главного не было для нее в потоке машин внизу, в каплях, которые подтаяли, а потом подмерзли на оконном стекле, в темных ветках деревьев, сливающихся с асфальтом – во всем видимом мире.

Посередине этого мира лежал человек, которого она любила, – он и был главным. Как странно, что она не понимала этого раньше! Ведь это так просто, это с самого начала было так, но ей казалось…

– Вы всегда так рисуете?

Майя обернулась. Перед ней стояла девочка в зеленой врачебной форме. То есть это с первого взгляда показалось, что девочка, из-за ее прически – чуть отросшего ежика. Но, присмотревшись, Майя поняла, что ей если меньше тридцати, то ненамного.

– Так – не всегда, – ответила Майя. – Только когда хочу что-нибудь избыть.

– А что вы хотите избыть сейчас? – с интересом спросила девушка с ежиком.

– Просто время.

Майя улыбнулась – так живо и естественно мелькнул интерес у девушки в глазах. К тому же и глаза были необыкновенные, сплошного золотого цвета.

– Ничего себе просто! – Она и фыркнула, как ежик; не зря такую прическу выбрала. – Самые сложные отношения со временем-то как раз и складываются.

– У меня – нет, – сказала Майя. – То есть до сих пор не было. Я времени вообще не замечала. Плыла в нем, как в реке.

– А что переменилось?

Девушка смотрела внимательно и еще так как-то… Как будто нет для нее ничего важнее того, что она услышит в ответ.

Майя понимала, что это, конечно, иллюзия. Ну какое дело может быть незнакомому человеку до ее ответа, до ее мнения, до нее самой вообще? Но сомневаться в искренности взгляда этих золотых глаз было невозможно.

– Все переменилось, – глядя прямо в них, ответила она. – Жизнь переменилась, не река она больше. Непонятно стало, куда плывешь.

– Куда ж нам плыть? – усмехнулась та.

Майя удивилась. Ей казалось, девушки такого возраста если и читали в школе Пушкина, то давно его забыли и уж точно не имеют привычки ссылаться на него в разговоре.

– Ну да, – кивнула Майя. – Куда ж нам плыть… Только я, знаете, перестала чувствовать хоть какое-нибудь «мы». Вообще перестала. Существую, как в безвоздушном пространстве. Где-то на задворках жизни. Человек второго плана, – усмехнулась она. И добавила: – Сама виновата, что все так получилось.

– В чем получилось?

– В жизни, в жизни! Я так бесконечно занята была собой, своими переживаниями – какими же мизерными, боже мой! – что все пропустила, ничего не заметила. Ни в жизни, даже своей собственной, ни… в нем.

– Вы об Арсении Владимировиче говорите? – спросила девушка.

Майя не удивилась вопросу.

– Да, – кивнула она. – Я все размышляла, как он ко мне относится, почему он относится ко мне вот так, а не вот этак… А ничего о нем на самом-то деле не понимала. И потому с ним это случилось! – с отчаянием воскликнула она.

– Ну, это вы зря, – возразила девушка. – Случилось это с ним не из-за каких-то тонких сложностей, а по очень даже понятной причине.

– Откуда вы знаете?

– Да просто я почти видела, как это все было. Мы с мужем домой возвращались, а тут «Скорая» едет, говорят, авария, и совсем рядом. Ну мы и поехали за «Скорой», Костя же реаниматолог. Оказалось, и правильно, что поехали, а то неизвестно, как ему помогли бы, да и в Склиф не повезли бы точно. С Арсением Владимировичем мы в одном поселке живем, в Липавине. То есть он только приезжает иногда, а мы с мужем живем постоянно. Я Чердынцева жена, – уточнила она. И, наверное, спохватившись, представилась: – Меня Беллой зовут.

– Меня Майей, – машинально проговорила Майя. И жалобно попросила: – Белла, объясните мне, что произошло. Я правда совсем ничего не знаю. Он в аварию попал, да? Его дочка так сказала, но она… Да ничего она толком не сказала!

– А Инга ничего толком и не знает. Она в Индии живет, – сказала Белла. – Сначала вроде бы тибетской медициной увлеклась, когда еще в мединституте училась, а потом и утонула во всем этом. Институт бросила, вообще все бросила. То в одном ашраме духовными практиками занимается, то в другом. Нирвана, чо, – усмехнулась она. – Хотя Арсений Владимирович считал, что девочка просто не выдержала.

– Чего не выдержала? – не поняла Майя.

Белла помедлила, словно раздумывая, надо ли говорить, но все-таки сказала:

– У Арсения Владимировича жена сильно пила. Ну то есть по-черному совсем. Он что-то пытался сделать, меня даже к этому привлекал, я же клинический психолог. Но фиг там что уже можно было сделать, я сразу поняла, хоть и не в наркологии работаю. Разве что чудо случилось бы. Но случилась вот авария, и это, я вам скажу, более закономерно, чем чудо.

– Я ничего не знала… – растерянно произнесла Майя. И повторила с еще большим отчаянием: – Совсем ничего! Только все раздумывала, почему он так посмотрел, да этак сказал, да что я для него, да что он обо мне… А у него, оказывается…

– Но вы же не могли о нем всего этого знать, – пожала плечами Белла. – Это скрытые обстоятельства, как вы могли их учитывать?