В Холируде закружилась сумасшедшая карусель: днем бешеные скачки по окрестностям (королева с удовольствием показывала своему жениху открытые ею красивые виды), вечером приятные беседы, музыка, танцы до упаду… Из окон Холирудского замка снова до самого рассвета доносился веселый смех.

Еще и еще раз едва державшийся на ногах маленький оркестрик наигрывал мелодию танца. Оказалось, что Дарнлей прекрасно знал все па полюбившегося королеве танца, теперь отпала надобность Мэри Сетон изображать второго кавалера, им стал Генри, и всю ночь напролет счастливая Мария Стюарт легко подскакивала, поворачивалась, подступала и отступала согласно правилам танца.

– Ах, поиграть бы в «Неверных любовников», но для этого нужна куда большая компания. Ничего, будет и у нас такая. И маскарад хочется организовать! Вы помните маскарады во Франции, Генри?

Щеки Дарнлея становились пунцовыми, хотя казалось, куда уж больше, он сокрушался:

– Нет, Ваше Величество, я был во Франции в минуты Вашей скорби…

Мария заметила блеск слез в его глазах. Он так ей сочувствовал, что даже сейчас, через столько времени, не может об этом вспоминать без волнений?! Ее рука сжала пальцы молодого человека:

– Генри, у вас прекрасная душа!

Леди Маргарита Леннокс тоже была в восторге, она столько дней внушала и внушала своему оболтусу, что от его поведения в Эдинбурге зависит вся его дальнейшая жизнь, что он должен быть скромным, приветливым, заботливым, постараться понравиться всем!

Дарнлей постарался, он произвел прекрасное впечатление на многих не только в Холируде. Но людям все равно, с кем будет спать их королева, лишь бы им самим не мешала и не вела себя вызывающе.

Совсем недавно Мария тосковала, сама себе не сознаваясь в причине этой тоски: она боялась быть ненужной! Не шотландцам, о них королева задумывалась меньше всего, – ненужной мужчинам. Совсем недавно ее мучил вопрос: почему у подножья трона не стоит очередь из желающих заключить ее в объятья? Временами она стояла у зеркала, разглядывая свое отражение и пытаясь понять, не постарела ли, словно дальние женихи могли увидеть ее и сравнить с прошлой Марией.

Для молодой, красивой женщины, привыкшей ко всеобщему вниманию, восхищению, похвалам, комплиментам, узкий круг одних и тех же лиц, в котором к тому же мало мужчин, а те, что есть, не слишком любили и умели говорить женщине вслух приятные вещи, недостаточен, стал сковывать, казаться скучным и убогим. Отправив дочь во Францию, Мария де Гиз, с одной стороны, когда-то оказала ей неоценимую услугу, познакомив с совсем иным миром, Европой эпохи Возрождения, прекрасной Францией, а с другой – этим же отравила ей нынешнюю жизнь.

Останься Мария во Франции, все было бы замечательно, она продолжала бы блистать, собирать восхищенные взоры и комплименты… Но в Шотландии от королевы требовалось совсем другое – она должна была либо действительно править, занимаясь делами, либо просто выйти замуж, отдав власть в руки мужа. Однако замуж в Европу не брали, английская королева, издеваясь, предложила в качестве супруга своего подержанного любовника… И все вокруг стало казаться Марии мрачным и гибнущим, а положение с каждым днем все хуже…

И вдруг появился красивый мальчик, пусть не слишком умный, но хоть отчасти равный ей по крови, умеющий хорошо держаться в седле, читать сонеты, танцевать и желающий на ней жениться. Сердце Марии не просто встрепенулось, Дарнлей вдохнул в тоскующую королеву новую жизнь. Где уж тут заметить его пустоту и никчемность! И тем более его несколько странные наклонности…

Дарнлей быстро подружился с секретарем королевы Давидом Риччи, успевшим прекрасно изучить вкусы и желания своей хозяйки. Приятели стали неразлейвода, они даже спали в одной постели. Неиспорченному Эдинбургу такое не показалось странным… Зато опытный Риччи во многом помог новому другу обаять королеву. Мария потеряла голову, она смотрела на Дарнлея влюбленными глазами, засыпала его дорогими подарками, ежеминутно желала видеть рядом. Граф Леннокс, Риччи и сам Генри Дарнлей не могли нарадоваться.

Английский посол в Шотландии докладывал своей королеве сначала о приезде «милорды Дарнлеи», как прозвали красавчика между собой более прозорливые люди, видевшие не только то, что хотелось бы видеть, но и то, что есть на самом деле. Потом Рэндолф почти с горечью писал, что Мария Стюарт словно потеряла свой острый ум и способность критически оценивать окружающее, превратившись в заурядную женщину, которой уж очень хочется замуж.

Елизавета читала, смеясь, и мысленно примеряла написанное на себя. Временами мысленно произносилось: «Ой-ой…» Иногда полезно посмотреть на собственное поведение через призму чужого. Отношения между королевой Елизаветой и ее многолетней любовью Робертом Дадли за время истории со вторым замужеством Марии Стюарт сильно изменились, Елизавета словно взглянула на своего собственного любовника другими глазами.

Но смеяться над шотландской королевой, влюбившейся, как кошка, пришлось недолго! Скрывать свою влюбленность в изумительного, как ей казалось, молодого человека и свои намерения относительно их будущего Мария Стюарт не собиралась. Единственным препятствием могло стать только кровное родство жениха и невесты, ведь мать ее драгоценного Генри Маргарита Леннокс доводилась Марии родной теткой (сестрой отца). Требовалось разрешение на брак папы римского (Дарнлей, к счастью Марии, был католиком). Среди королевских дворов Европы все давным-давно приходились друг дружке родственниками, часто довольно близкими, и браки между кузенами и кузинами хотя и не были разрешены, но совершались с разрешения понтифика. Такие разрешения давались легко после уплаты определенной суммы. Исключения бывали только в тех случаях, когда кто-то из родственников был почему-либо неугоден лично папе либо брак наносил ущерб его собственным интересам.

Здесь не происходило ничего подобного, потому рассчитывать на благополучный ответ можно было твердо. Неожиданную помощь Мария и Генри получили от Давида Риччи, все же зря злые языки твердили, что он папский агент! У Давида нашлись те, кто помог просьбе добраться на подпись к папе поскорее, чтобы не затягивать.

Но, судя по всему, Марии было настолько невтерпеж, что она стала сначала любовницей, чтобы потом стать супругой. Счастью Генри Дарнлея и его матери не было предела!

Конечно, Сесил ожидал возмущения, но не такого же… Получив очередное послание от Рэндолфа, он не стал ничего пересказывать, а понес Елизавете само письмо. Королева сидела в кабинете, разбирая бумаги. Вот тут она действовала решительно, часть листов с силой рвалась на части и летела на пол, часть отбрасывалась в кресло, а часть бережно откладывалась в сторону. Очевидно, последние были ценны… Вот бы во всем так, мысленно вздохнул канцлер. Королева была не в духе, ее камеристка успела шепнуть, что ночью снова болел зуб…

Увидев сообщение Рэндолфа об отправленной в Рим просьбе и приготовлениях к свадьбе, Елизавета взвыла так, словно ее укусили:

– Я никогда не сомневалась, что она похотливая дура, но не ожидала, что до такой степени! Если у нее совсем нет головы на плечах, то где же Джеймс Стюарт?! О господи! – Елизавета прижала пальцы к вискам, видно, пытаясь унять сильную головную боль.