На двенадцатом он остановился. Пришла в голову мысль, что хоронят на три метра вглубь, как ни упражняйся в счете, а все равно получается, что часть дня москвичи проводят ниже уровня покойников.

По эскалатору слева вниз плыли люди. Он вскользь разглядывал каждого и всякий раз приходил к выводу, что там им и место: в гулких, воняющих потом и сыростью норах подземелья.

В левом глазу защипало, будто ветром задуло соринку. Он приподнял очки, провел пальцем по веку.

Что-то произошло со зрением. Свет вдруг померк. Только вверху тоннеля тускло вспыхнуло фосфорное облачко. Вытянулось и заскользило вниз. Чем ближе оно подплывало, тем четче становился силуэт фигуры человека. И тем сильнее давило чувство неминуемой опасности.

Алексей тряхнул головой. Светильники вновь вспыхнули ярким мертвенным светом.

Сверху по эскалатору быстрой рысью бежал парень — весь в черной коже. Длинные вьющиеся волосы ритмично взлетали над плечами. Солнцезащитные очки, приплюснутые в узкую полоску, делали острое лицо хищным и непроницаемым, как у ястреба.

Алексей почувствовал на себе взгляд глаз, спрятавшихся за очками.

Показалось, что они давно знают друг друга. И знают как смертельных врагов.

Парень начал замедлять бег. Правая рука скользнула за спину, под куртку. Левой он все еще в такт шагам похлопывал по резиновому поручню эскалатора. На всех пальцах блестели острыми гранями серебряные перстни. Если сжать кулак — получится хороший кастет.

На правом плече у Алексея висела сумка, ладонь лежала на поручне. Пальцы левой перебирали мелочь в кармане. Свободная поза обычного пассажира подземки. И никаких шансов увернуться. Стоишь на эскалаторе, как бык на транспортере. Покорно и тупо.

Алексей не спускал взгляда с приближающегося парня и вдруг остро почувствовал холодное жжение в груди, куда в ближайшие три секунды неминуемо влетит пуля. Откуда пришла такая уверенность, он не знал. Но ни на секунду не сомневался, парень будет стрелять.

Левая рука сама вынырнула из кармана, пальцы щелчком выстрелили монеткой.

Дальше он все видел, как в замедленной съемке.

Монетка, прочертив бликующий лучик, цокнула в стекло очков. Парень откинул голову, левая рука оторвалась от поручня, потянулась к лицу. Он сначала повел тело назад, выгибаясь в пояснице, потом вдруг круто бросил себя вперед. Споткнулся. И пропал из виду. Над черным поручнем проплыли остроносые сапоги. Всплыла и пропала растрепанная голова. Потом опять сапоги, лучик света вспыхнул на серебряной пряжке. Вновь выскочила голова, в волосах уже блестела красная слизь. Мелькнули согнутые ноги и пропали. Над поручнем выплеснулся красный султанчик. Алые жирные дробинки замерли в воздухе и медленно опали, рассыпавшись по гладким панелям.

Грохот катящегося по ступеням тела проплыл мимо. Алексей, медленно поворачивая голову, проводил его взглядом. Из тоннеля за спиной стал подниматься женский вопль и разноголосый гул.

Мужчина на ползущем вниз эскалаторе дрогнул от удара, вцепился в поручень, потом нагнулся, пытаясь поймать что-то на ступенях. Не удержался и тоже покатился вниз.

Загудел репродуктор, дежурная проголосила команду, и эскалатор с лязгом замер. Стоявшие на нем люди кукольно дернулись.

Бабий истошный крик догнал Алексея, дрелью ввернулся в мозг.

Он отключил слух, поднял лицо к светлой арке вверху. Оттуда приятно сквозило свежим воздухом.

По дорожке с озабоченным видом пылил Вовка Волков. Папочка под мышкой, на правом боку куртку топорщила кобура. Выглядел Волков, как и полагается выглядеть оперу в знойный полдень: непохмеленный, невыспавшийся и злой, как собака.

Алексей решил не уворачиваться от встречи, хотя ничего не стоило свернуть за угол и войти во двор своего дома.

Вовка шел опустив голову и едва не налетел на него.

— О! — воскликнул он, затормозив. — Это ты, братка!

— О дураке вспомнишь, он и появится, — ответил Алексей.

Вовка немного смутился, чем себя выдал. Какие мысли загрузили его голову, неизвестно, но что одна-две имели отношение к Алексею, было совершенно очевидно.

Волков оперовским взглядом обшарил Алексея.

— Ты откуда?

— Да так. Деньги твои мальца потратил. — Алексей поправил на плече сумку. — Пожрать купил, кое-что из шмоток. А то хожу, как обсос. Подумал я и решил, Вован, свою «шестеру» продать. Сейчас пожру и в гараже засяду. Пока аркан не накинули, проведу предпродажную подготовку рухляди.

— И почем отдавать будешь?

— За сколько возьмут. Не в моем положении торговаться, первое время бабки будут нужны, пока работу найду.

— На машине можно бомбить, — подсказал Волков. — Полштуки в день, не нагибаясь.

— Ага, только не на моей. Дядька на ней картошку пять лет возил, что не отвалилось, мне подарил. Смерть на дороге, а не машина. И еще неизвестно, что мне врачи впаяют. — Алексей постучал пальцем по виску. — Может, с их справкой за руль нельзя. Тоже учитывать надо.

— Понятно.

Тема беседы была исчерпана, можно было бы и разойтись своими дорогами. Но Волков все медлил.

— А ты что такой задолбанный? — выручил его Алексей.

— Опять ЧП местного значения. — Волков немного замялся. — Ты Бандераса помнишь?

— Естественно. То еще чмо.

— Грохнули его только что. Со всей гоп-компанией. Нинку, Карася, Лешку-адвоката, Джони. Пять трупов, как с куста.

Алексей присвистнул.

— Не хило. И каким образом?

Вопрос был по ходу дела, отвечать на него надо было так же, не задерживаясь. Но Волков вновь чуть замялся. Алексей был своим. Но именно б ы л, в прошедшем времени. Хоть и прошли всего ночь и полдня с момента отстранения от службы, но уже многое в прошлом. Был — свой, теперь — чужой. Пройдет еще немного времени, и при встрече придется изображать дружбу по старой памяти и таить служебную информацию, предназначенную исключительно для с в о и х.

— Кто-то вошел в офис и с порога начал их класть одного за другим. — Волков поморщился. — Твердым тупым предметом, сечением до двух сантиметров, ограниченным по длине. Предположительно обломком ручки от швабры. Не избивать, а мочить. Пять ударов на всех. Бац-бац-бац. Всем по проникающему ранению с разрывом внутренних органов. И — ку-ку! Работал один.

— Просто ниндзя какой-то, — ровным голосом прокомментировал Алексей.

Волков посмотрел ему в глаза, но они были надежно закрыты черными стеклами.

— Все хохмишь?

— Ну не плакать же. Мы-то с тобой знаем, что Бандерас рано или поздно допрыгался бы. С таким пухом на рыле долго не живут.