Вдруг порывы снежной бури донесли слабые человеческие голоса. Мы залегли и замерли. В стороне от нас шли люди, слышался скрип снега и иногда слова. Видимо, это по дороге шла смена боевого охранения. Подождав, пока заглохли звуки шагов, помкомвзвода поднял отделение и повел в ту сторону, откуда раньше раздавались звуки. Видимо, он решил идти по дороге — так быстрее, и если нас заметят, то могут подумать, что возвращается смена боевого охранения. Как только мы вышли на дорогу, стало значительно легче идти, да и дорога наверняка приведет нас в село.

Через полчаса мы заметили темные силуэты деревенских хат и свернули с дороги. Помкомвзвода назвал двух бойцов, которые пойдут к крайнему дому и у хозяев узнают, много ли немцев в селе, есть ли танки, орудия. Остальные должны окружить дом, не приближаясь к нему, стараясь оставаться незамеченными и не вступать в бой без крайней необходимости. Бойцы растянулись по огородам, залегли, взяв под наблюдение первые дома. Улица была пуста.

Двое пошли к дому. Когда им оставалось пройти не более 20 шагов, дверь открылась, и из нее вышел немец в наброшенной на белье шинели. Увидев идущих на него людей в маскхалатах, он окликнул их. Наши ребята растерялись и остановились, чего делать было никак нельзя. Немец тревожно и громко что-то еще раз спросил и, увидев, что двое в белом молча бросились к нему, с криком «Русс!» захлопнул дверь, закрыв ее на засов.

Разведчики навалились на дверь, но она не поддалась. Помкомвзвода подал для всех знак взмахом руки и бросился к дому. Звякнули стекла высаженного окна. Немец вывалился на улицу, вскочил и, завопив, бросился бежать вдоль домов. Ничего не оставалось, как срезать его очередью. Из окна резанул по нашему бойцу немецкий автомат — второй немец, увидев, что его товарищ убит, не стал прыгать в окно, а стал отстреливаться. В дверь ударила вторая очередь, и только случайно наш солдат не был убит — он отошел, чтобы с разбега вышибить дверь, а немец стрелял под углом к дверному проему.

Пришлось нашему бойцу сделать рывок вдоль стены и бросить гранату в окно. Немец снова выпустил короткую очередь, разведчик успел скрыться за углом дома. Глухо взорвалась граната.

По огородам и по улице уже бежали наши солдаты и расстреливали почти в упор выбегающих из домов немцев. Ухали гранаты, стрекотали автоматы, слышались крики. Помкомвзвода кричал: «Назад! Назад! Отходите!» — но было слишком большим соблазном расстреливать немцев, мстя им за все свои беды. Не будь войны — разве они были бы штрафниками?!

Большая часть группы остановилась и повернула на голос помкомвзвода, но некоторые либо не слышали, либо, видя врага перед собой, не хотели слышать.

— Уразов! Выводи группу, а я верну остальных! — крикнул помкомвзвода и бросился в село.

Я вывел группу на дорогу, но сразу же сообразил, что нам навстречу должна идти смена боевого охранения и мы можем с ней столкнуться. Нас было всего девять, и они уничтожат нас. Я повернул в сторону от села и дороги. Бежать по снегу было тяжело. Мы взмокли, задыхались, но продолжали бежать, потом пошли шагом, потом остановились, прислушиваясь к стрельбе в деревне. Там шел настоящий бой.

— Надо бы помочь своим, — сказал кто-то.

— Мы теперь им не поможем, сами погибнем, не выполнив задания.

— Тогда пошлите одного с донесением к командиру роты, а мы пойдем на помощь!

— Один может не пробиться через заслоны. Прекратить разговоры! За мной!

Мы шли по глубокому снегу и, наскочив на овраг, стали его обходить, как вдруг близко раздался окрик по-немецки. Мы упали ничком. Еще окрик, и над нами засвистели веером трассирующие пули. Справа и слева от этого окопа в нашу сторону тоже потянулись трассы — значит, здесь боевое охранение немцев, их пулеметные ячейки.

Я решил отойти в глубь обороны немцев, пройти 2–3 километра в сторону, где о нас не знают и не ожидают, подползти к огневым точкам, забросать их гранатами и броситься к своим. Да, свои не знают, что мы выходим из немецкого тыла, примут нас за врага и могут перестрелять. Надо постараться этого избежать.

Мы шли часа полтора, а затем свернули на предполагаемую линию немецкого боевого охранения, приблизились, поползли развернутым фронтом с гранатами в руках. Залегли, стали ждать выстрелов, чтобы определить, где окопы немцев. На этом участке что-то уж очень далеко друг от друга и редко стреляли немцы!

Я шепотом приказал всем ползти один за другим, цепочкой. Долго и трудно ползли и, к великой радости, увидели и услышали выстрелы по бокам от нас и сзади. Неужели пересекли передовую? Уже хотели подняться и идти, как вдруг нам навстречу зататакал наш станковый пулемет — то ли по нам, то ли в ответ немцам. Его пули летели над нашими головами.

«Перебьют, как куропаток, — подумал я. — Надо что-то придумать. Червонобабу ко мне!» — передал я шепотом.

Подполз Червонобаба, бывший лейтенант. Я спросил:

— Слушай, Червонобаба, как нам быть? Мы на нейтральной полосе, перед нами чужая часть, и там никто не знает, что мы здесь выходим. Могут перестрелять свои же.

— Я бы дождался рассвета, снял маскхалаты и пополз навстречу своим, махая маскхалатом, — ответил он, подумав.

— Нет, потеряем время. Мы должны были вернуться в четыре часа, а сейчас уже пять. Давай сделаем так: ты один ползи навстречу нашим и, не поднимаясь, кричи, чтобы не стреляли. Когда доползешь и объяснишься, дай три коротких очереди, и мы пойдем.

— Хорошо. Попробую рискнуть.

Мы лежали и ждали. Послышался голос Червонобабы: «Не стреляйте! Я свой!» Но до нас донеслись и голоса сзади, со стороны немцев, выстрелы, и на фоне горизонта мы заметили фигуры людей, идущих на нас.

— Приготовиться к бою! — скомандовал я. — Немцы! Отстреливаться и отходить к своим!

Отползая, мы стреляли и бросали во врага гранаты. Гранаты рвались и среди нас, но нас в белых халатах не было видно, а немцев мы видели и вели прицельный огонь. Застрочил и наш пулемет, выпустив сначала три коротких очереди — значит, Червонобаба у своих. Немцы, потеряв часть солдат, убрались восвояси, а мы ползли в свою сторону.

Еще через час, на зорьке, измученные, мы возвращались в нашу роту. Я доложил Сорокину в присутствии Хазиева и Васильева все, что произошло, с трудом ворочая языком.

— Дайте ему самогонки! — предложил Васильев. — Пусть смочит горло!

— Нет, лучше чаю! — попросил я. — А помкомвзвода со своей группой не вернулись?

— Нет, и вряд ли вернутся, — ответил Сорокин. — Не надо было ввязываться в бой, ну да теперь ничего не поделаешь. Жаль ребят, погорячились. Кучинский, представь всех к награде медалями, а Уразова — к ордену Красной Звезды. Вы поступили правильно, выполнили мой приказ и вывели группу без потерь.

Нас хорошо накормили, бойцам дали выпить, и мы завалились спать на душистую солому.

В обед нас разбудили — рота готовилась к походу. Оказывается, немцы после нашей вылазки драпанули, оставив соседнюю деревню. Может быть, этому способствовали те шесть бойцов, что вели бой на свой страх и риск, а может, узнали, кто им противостоит, и сыграло свою роль слово «штрафник»?