Сглотнув застрявший в горле ком, я все же обрела дар речи.

— Когда ты рассказывала… рассказывал, что сбежал из ковена и сменил имя, ты забыл упомянуть о еще одной «незначительной» детали.

— Я не планировал это делать. Управлять внешностью я умел с детства, но оставаться в этом образе долгое время не собирался. Переехав в Черный лес, я встретил тебя на рынке, узнал получше и сколько у нас общего, и решил, что ты моя судьба. Но между нами стоял он, — парень кивнул на смотревшего на него волком Цанева, — тогда же мне встретился Гриша, оракул их семейства. Мы сдружились. Я открылся ему, он рассказал, что замешан в исчезновении короля. Ну и общими усилиями придумали план, как сделать так, чтобы ты осталась со мной, а Цанев канул в небытие.

— Как?… — чуть слышно прошептала я, чувствуя, как во мне умирает та детская частичка, что отвечала за мою веру в людей.

— Ты права, Сеня. Это была не вода, а ведьминский отвар, дающий мне силу управлять твоими грезами, твоим сознанием, — грустно выдохнул, водящий меня три года за нос парень, — я сделал так, что ты увидела то, чего на самом деле не было.

— А те четверо охранников? — где-то глубоко-глубоко внутри, зажглась искорка надежды, что это тоже был мираж и на самом деле я все такая же светлая ведьма, которая и мухи не обидит.

Парень тяжело выдохнул.

— Это тоже моих рук дело. Не было никаких охранников. Тебе нужен был сильный толчок, чтобы решиться на побег, и я посчитал это прекрасным шансом привязать тебя к себе еще сильнее. Я знаю, что не заслуживаю твоего прощения, и сейчас я о произошедшем очень сожалею, но сделал я это из-за любви к тебе. Я думал…

Ангел вновь рванул к нему и схватил за горло, намереваясь свернуть ведьмаку шею, а мне было уже все равно.

— Я не знаю, как тебя на самом деле зовут, да и не важно. Но ты должен знать, что это была не любовь. Когда любишь, не заставляешь страдать другого, так как хуже от этого становится тебе самому. Ты убил во мне все чувства, и все эти три года я была лишь оболочкой, пустой внутри. Ангел помог мне вернуться, он оживил меня и за это я ему очень благодарна.

— Есения, прошу, — прохрипел парень, — не дай ему меня убить.

Подойдя к мужу, я положила ладонь на его плечо.

— Не надо марать об него руки, любимый. Он не заслуживает легкой расправы. Сдадим его Трибуналу и пусть поступают с этой мразью так, как он того заслуживает.

— Он отнял у нас три года. Из-за него я был вдали от тебя, не видел рождение своей дочери, ее первых шагов, не слышал ее первых слов, — процедил Цанев, сжимая хватку на горле все крепче, — я из последних сил сдерживаю сейчас зверя, который хочет порвать его на кусочки…

— Нет, ты не возьмёшь на душу этот грех. Он того не стоит! — прошла еще минута, прежде чем пальцы волка медленно разжались, и парень, не удержавшись на ногах, упал на пол.

— Не думай, что ты легко отделался, щенок. От Трибунала ты не скроешься, — с этими словами мы отправились к двери.

Выйдя на улицу, я повернулась к нему, обняла ладошками его все еще хмурое лицо и, потянувшись вперед, коснулась его губ своими.

— Наконец-то домой, я так соскучилась по Еве!

Шесть месяцев спустя, 31 декабря

Стоял ранний зимний вечер. По усыпанной снегом тропинке, неуклюже перебирая маленькими ножками, бежала самая счастливая девочка на свете. Родители разбудили ее сегодня рано утром, и, не говоря куда они сегодня едут, тепло одели ребенка, усадили в большой черный джип и привезли… в сказку.

Ева Цанев, за все свои три года, ни разу не была в елочном парке. Мама рассказала ей, что здесь они должны выбрать самую красивую елку, отвезти домой и нарядить в игрушки, которые они еще неделю назад привезли из магазина. Теперь девочка не видела покоя, перебегая от одной зеленой красавицы к другой, не в силах выбрать «ту самую».

Родители ее не торопили. Прогуливаясь чуть в стороне, они о чем-то спорили, но сердце подсказывало маленькой ведьмочке, что все в порядке, и они скоро помирятся.

— Лисенок, меня не было всего четыре часа, ну прекращай дуться, — Ангел обнял за талию, одетую в теплую белую курточку жену, и попытался поцеловать ее в щеку, но Есения не далась.

— Тебя не было всю ночь, Цанев, и ты даже не позвонил! Уехал с братьями и поминай как звали, а я волновалась, между прочим.

— У меня была уважительная причина.

— И какая же? — вырвавшись из его хватки, девушка отошла на шаг и уперла закутанные в цветастые варежки кулачки в бока.

Волк замялся.

— Я не могу сказать. Не сейчас.

— Вот, когда сможешь, тогда и распускай свои лапищи, а пока не лезь. Я обиделась, — в сердце у девушки внезапно кольнуло и они с Ангелом, не сговариваясь, повернулись в ту сторону, где должна была находиться их дочь.

Все елки в парке стояли в больших черных горшках, один из которых и облюбовала малышка.

Решив, во что бы то ни с тало, завладеть им, она начала раскачивать дерево, видимо, пытаясь вырвать его с корнем, и сейчас оно вот-вот должно было свалиться ей на голову.

— Ева! — закричала Сеня и бросилась к дочери. Ангел перегнал жену, но чувствовал, что не успеет и тут они, резко затормозив, встали как вкопанные.

Подняв верх правую, сжатую в кулачок ручку, девочка резко разжала ее и дерево, так и не достав до нее, застыло в воздухе. Ева спокойно отошла в сторону и, отпустив руку, наблюдала, как елка упала к ее ногам.

Ангел подлетел к дочери и, схватив ее в охапку, поднял верх.

— Папаська, я воть ету хотю на Новий гот. Она сама меня выбьяла, — весело смеясь сообщила ему малышка.

— А, по-моему, — строго заметила подошедшая к ним Сеня, — это ты выбрала горшочек, в котором эта елочка стояла.

Даже не собираясь отрицать это замечания, Ева кивнула и обняла Ангела за шею.

— Зято я закайдавая ёочку.

— Молодец, малышка, — похвалил ее отец, и подмигнул жене, — еще одна смышленая ведьмочка растет.

— Ну хоть что-то ей от матери передалось, а то соседи думают, что я тут как бы ни при чем. Внешность твоя, характер тоже, — Сене, что все еще была обижена на него, пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не рассмеяться.

— Настоящая папина драгоценность, да, малышка? — Ева быстро закивала и Цанев поцеловал ее в пухлую щечку.

— Мамаську този цевуй, она този хосет, — второй раз уговаривать волка не пришлось.

Освободив вторую руку, он схватил жену за талию, прижал к себе, и впился в ее побелевшие на морозе губы горячим поцелуем, на который она не могла не ответить.

* * *

Стоило Ангелу, тащившему елку, Есении и Еве переступить порог резиденции, как их встретил разноголосый шум и заразительный смех.