студентов, занимавшихся в интерклубе МГУ. Была индонезийская команда «Экватор». У ребят уже были фирменные усилители, гитары. Существовала венгерская группа, названия не помню, и польские «Тараканы». Наши тоже делали попытки, но все упиралось в материальные проблемы – средств-то вообще никаких не было. По серьезному первая российская команда «Братья» возникла в сентябре 1965-го, через месяц появились «Соколы», в конце года «Славяне». А дальше группы стали образовываться как грибы после дождя.

– И режим начал этому сопротивляться?

– Сопротивления не было. Я вам говорю, как чувствую. Это все рассказы и вранье людей, желавших сделать себе имя на том, что с ними борются. Мол, раз так, значит мы что-то из себя представляем. Нам не помогали – да. И по сей день не помогают. И когда мы пытались пробиваться – противостояли. Но чаще всего это касалось музыкантов, не умевших хорошо играть.

– Назовите.

– Кто играть не умеет? Все!

– Кроме Градского?

– Ну, Градский умеет.

– И второго, идущего следом, нет?

– Нет. Петь вообще никто не умеет, совсем. Сочиняют музыку, ну… Когда-то говорил с ребятами из хард-роковой команды, помните Витю Векштейна?

– Покойного продюсера «Арии»?

– Да. Мы с ним сильно смеялись, когда он рассказал, что все свои песни они играют «восьмеркой», а потом переносят на всякие риффы. Как сочиняли они дворовые песни, так и сочиняют, пытаясь угадать мелодику, понятную русскому человеку. Затем переводят все быстро на фузы и дисторшены, плюс длинные волосы и мотание головами вправо-влево. Это в их понимании хард-рок!

– Когда же будет по-другому?

– Никогда. Все уже закончилось. Варианты, при которых что-то могло произойти, на сегодня отсутствуют. Должны быть устремления в определенном направлении.

В какой-то момент в Москве существовало множество групп, и все они занимались подражательством, исполняя западную музыку. Затем некоторые из них начали сочинять свои тексты на русском. Но в большинстве случаев это была лишь дань стране проживания. Поэтому таких песен в их репертуарах была одна-две. Свою же единственную заслугу, как основателя, ха-ха, русского рока, вижу в том, что для меня исполнение песен на русском было базовой идеей. Продолжаю считать, что на нашей почве что-либо получает долгосрочную прописку только если сочетается с русской культурой, духовностью, поэзией.

– И что же вас не устраивает? Именно группы, поющие на русском, шагают у нас впереди. Скажем, что такое группа ДДТ?

– Группа, играющая советскую, народную, гитарную электрическую музыку и сочиняющая песни. Но это не рок-н-ролл.

– А-а! Тогда пойдем по списку. «Машина Времени»?

– То же самое. Группа, любившая когда-то ливерпульский стиль.

– И к чему пришедшая?

– К исполнению песен собственного сочинения в советской народно-гитарной обработке.

– «Алиса»?

– Группа, играющая советскую народно-гитарно-эстрадную музыку, имеющая свое лицо и экзистенциальный взгляд. Самовыражается. К року это не имеет отношения. Ни одна советская группа, которую мы с вами знаем, к музыке, да и к поэзии как таковой, отношения не имеет. Андрей Макаревич, например, имеет прямое отношение к русской поэзии, когда пишет «Песни под гитару». Там ощущается влияние стиля, его знания. Он инстинктивно почувствовал это спустя 5–7 лет после того, как к тому же пришел я.

А «Машина времени»… Прекрасно помню, как однажды они сдавали художественные просмотры Минкульту и Росконцерту и их обязали исполнять песни советских композиторов. Они сыграли вещь Игоря Якушенко, которого рокером уж никак не назовешь. Тем не менее она слушалась ничуть не хуже, чем все вещи Андрея. То есть была абсолютно в том же ключе.

Умение писать музыку в жанре рок – оно либо есть, либо нет. Если его нет, то люди занимаются тем, что пишут песни так, как это понимают, самовыражаются, короче. А поскольку в данном жанре основополагающую роль играла социальная позиция, искренность и простые доходчивые слова, то большинство команд исполняли даже не стихи, а лозунги. Такие группы, как «Кино», «Алиса», «Аквариум», привили аудитории потребность в прямой лозунговой речи: «Мы ждем перемен!», «Мы вместе!», «Рок-н-ролл мертв!». В этом мало поэзии, больше английского подстрочника, тем более мало русской поэзии. Если мы возьмем того же Владимира Семеновича Высоцкого – это поэзия. А исполняться песни могли совсем уж простым способом.

– Что же тогда Башлачев?

– То же самое. Он ничем не отличается от стилистики многих русских поэтов. Он хороший поэт, прекрасно знающий русскую речь. То, что ему понадобилось на гитаре себе аккомпанировать, чего он не умел, и музыка его ни в какие ворота не лезла и не может называться музыкой – так это Сашины проблемы. В конце концов Есенин исполнял свои песни под гитару, Клюев под гармошку, Рубцов под баян. Многие стихи русских поэтов стали основами романсов. Это вполне нормально. Я тоже периодически пишу стихи и затем подбираю аккомпанемент. Одной из лучших своих песен считаю вещь «Мне не сладок, не приятен дым сгоревшего Отечества» и еще «Век поэтов мимолетен. Недолет, пролет, полет». Это традиционная русская поэзия, не буду говорить о ее качестве, но суть в том, что музыка здесь играет роль нюанса.

– Существует довольно известное мнение, будто вы не слишком радушно встретили неизвестного еще Башлачева в Москве?

– Ну, это Темы Троицкого версия. Дело в том, что Троицкий часто играл роль организатора мнения о том или ином человеке. Но ни разу такого мнения организовать не сумел. Сколько я его помню, никто из предполагаемых им звезд звездой не стал. Он за всеми как бы успевал, когда это уже становилось явлением. И вот одной из его действительных удач стала организация нескольких квартирных концертов Башлачева.

Тема создавал Саше определенный образ. Видимо, хотел помочь. Другое дело, что по каким-то причинам совсем не помог. Для меня это тоже факт. Но моя встреча с Башлачевым состоялась именно по звонку Троицкого. Саша пришел ко мне. Мы с ним хорошо выпили. Он сыграл мне свои песни. И я сказал ему примерно то же самое, что сейчас вам. Стихи хорошие, а с музыкой и исполнением беда. При прочтении его стихи мне были более понятны, чем когда он их исполнял под гитару. Порой он так прикрикивал и верещал, что терялась половина слов и смысла. Я предложил ему поработать над аккомпанементом и артикуляцией, если он собирается исполнять свои песни и дальше. Мы просидели 4–5 часов, и встреча была действительно интересной, поскольку я даже забыл о том, что у жены в этот момент был отходняк после операции, связанной с близорукостью. Ей резали глаз, и я должен был все время капать ей успокоительные. Обычно своей домашние обязанности я не забываю.

Потом мы попрощались. Саша оставил мне подборку стихов с