самом деле писал невероятные вещи. В лучшую пору их сотрудничества со Славкой Бутусовым они так действовали друг на друга, что получались гениальные песни. Я этот «Аэростат» записал только потому, что заметил: когда после концертов мы сидим с группой в моем номере, что-то играем, в основном «Сказки братьев Гримм» Петра Мамонова (это дзенский альбом абсолютно), у меня иногда возникает настроение послушать Высоцкого или «Наутилус Помпилиус». Я его слушаю и понимаю, что невероятной красоты и цельности, хотя и мрачности, иногда чудовищной мрачности у этой группы композиции. Среди песен «Наутилуса» есть 15–20 таких, где я замечаю то, что и мне присуще, что и в моей душе есть. Илья со Славкой очень точно отразили определенный взгляд на жизнь. Преклоняюсь перед тем, что они сделали. А месяц назад я понял, что должен записать про них передачу.

– В феврале следующего года исполнится 20 лет со дня гибели Александра Башлачева. В 1988-м ты в масштабном поминальном концерте в «Лужниках», посвященном ему, не участвовал, и многие тебя тогда за это укоряли. Предполагаю, особенно при твоем отношении ко времени и датам, что и сейчас, если затеют некий подобный проект, ты вряд ли на него подпишешься.

– Я Сашку любил тогда и продолжаю любить сейчас вне зависимости от его творчества. Я не оцениваю сделанное Башлачевым. Это – не мое, это – другое. Могу лишь снять перед этим шляпу. Что касается мемориалов, то если бы наши так называемые рокеры меньше отмечали дни смерти и больше – дни рождения, думаю, было бы лучше.

– Как ты воспринял сообщение о смерти Ельцина?

– Отнесся к этому факту по-христиански. Он много чего сделал. Когда Ельцин находился у власти, мне не все нравилось. Но он ведь в последние годы от власти отошел. «Аквариума», к слову, едва ли не впрямую коснулось известие о смерти Ельцина. В день траура у нас был запланирован концерт в Саратове, который до последнего момента находился под угрозой отмены. Выступление все-таки состоялось. Мы договорились о минуте молчания во время концерта.

2008 год (зима)

– Опять пошли усиленные разговоры о возрождении питерского рок-клуба, причем теми же людьми, что когда-то и рулили в этой организации…

– Желаю им счастья. Думаю, чтобы новый рок-клуб удался, ФСБ должна принять в нем самое деятельное участие.

– Одно время казалось, что ты почти перебрался в Москву, но сейчас опять все твои поездки начинаются и заканчиваются в родном Петербурге?

– В Питере я провожу пять дней, от силы неделю в месяц, остальное время где-то мотаюсь. В Москве сейчас играем реже, чем прежде. Просто раньше мы часто останавливались на Остоженке, в квартире сестры моей жены, но теперь ее оттуда выселили или, проще говоря, выкинули. Дом пошел на продажу. Я пытался как-то за нее заступиться, но поделать ничего не смог.

– Даже при твоем знакомстве с первыми лицами страны, «выросшими на твоих песнях»?

– Я все-таки немножко меньше, чем московские властители, у которых имелись, полагаю, свои виды на тот дом.

– Что произошло и происходит сейчас в России со свободой?

– Попытаюсь ответить политически корректно. Каждая страна имеет ту степень свободы, которую хочет. Возможно, она не способна справиться с большей степенью свободы.

2008 (осень)

– Сейчас по всей Москве развешана реклама с портретами российских рок-лидеров, каждый из которых олицетворяет какое-то глобальное понятие: «вера», «слово», «свобода»… Ты отвечаешь за «свет». Верная ассоциация?

– Мне это изначально казалось глупостью. Надуманно там все, конечно.

– Однако без твоего согласия вряд ли бы твой образ в этой «глупости» использовали?

– Руководители «Нашего радио» просто попросили меня откликнуться на эту рекламную кампанию. Я согласился, поскольку хорошо отношусь к этой радиостанции, играющей музыку определенного рода. По крайней мере там можно услышать что-то некоммерческое – того же раннего Майка. Какое еще радио это сыграет? Другое дело, что современные тамошние артисты мне кажутся не столь интересными, но это моя личная точка зрения, и никому ее навязывать, естественно, не буду.

– А как тебе сделали предложение? Просто попросили согласия использовать твой портрет на билбордах или прислали на выбор список слов?

– Слова они сами расставляли. Мне все равно. Это же просто реклама.

– Но с претензией на иронично-философскую градацию нашего рок-пантеона.

– Ершисто скажу, что до пантеона нам еще далековато. Потому что мы не являемся ни богами, ни полубогами. Нам бы еще научиться что-нибудь делать хорошо. Качество нашей музыки по-прежнему уступает мировому. Значительно уступает.

– Тем не менее ты наречен «светом». И в какой степени ты – «свет»?

– Считаю, что света во мне не больше, чем в Шевчуке или Шнуре.

– Но «родного» (так написано под портретом Шевчука) и «свободы» (это у Шнура) в тебе меньше?

– Хорошо, согласен. Если бы рядом со мной написали «родное», сам бы усомнился. Я веду стопроцентно русскую жизнь, но очень многое в ней мне представляется сомнительным. Мне удобнее находиться всегда чуть-чуть в стороне.

– Игги Поп в известном интервью журналу Rolling Stone сказал, что в принципе никого из русских рок-музыкантов не знает, помнит только одного парня, приехавшего во время перестройки из России на Запад и захотевшего стать здесь вторым Дэвидом Боуи…

– Хорошо помню то интервью. Рад, что Игги острит по моему поводу. Но мне он говорил, что ему нравились определенные вещи, которые я тогда делал. Впрочем, и Игги, и сам Боуи в разговорах предупреждали меня об опасности потерять русскость, стать американцем. Однако, как показала жизнь, самоидентификацию я, по счастью, не потерял.

2009 год

– Юрий Шевчук проводит с «ДДТ» гражданско-благотворительные акции – находится, в сущности, в оппозиции действующей власти. Можно ли ждать подобного от сегодняшнего «Аквариума»?

– Я буду жестким. Если все мы так или иначе христиане, напомню слова апостола Павла: власть дана от Бога, и каждый народ имеет ровно ту власть, которую он заслужил. Юрку я очень люблю и уважаю, и абсолютно не хочу критиковать его деятельность. Но у меня всегда возникает вопрос: «Дорогой, какую альтернативу ты хочешь предложить?». Я альтернативы не вижу. Считать, что Россия стала цивилизованной и у нас может быть, скажем, полноценный парламент, не могу. Не готов верить в фантастику. Нам до цивилизованности еще очень далеко, если мы вообще захотим цивилизоваться. Я вот вчера шел по улице и думал, как все сейчас похоже на то, что было в 1960–1970-е годы. Разница лишь в том, что любой человек, если захочет, может уехать. Можно купить что угодно. Если захотеть, можно заработать деньги. Так что все в наших руках.

– Ты попадал в ситуации панического страха,