меня вперед. Но силы заканчивались. Мой уже привычный почти бесконечный запас сил, теперь не пополнялся. Извержения силы происходили в критических ситуациях, на всплесках эмоций или боли. Теперь же я гнался за воришкой и почти ничего не чувствовал. Откровенно скажем, мне было плевать на него. Вперед меня несли интерес и спортивная злость. В конце концов я уже больше месяца числился сотрудником ОБНИС. Пора было закрыть свое первое дело.

Он свернул перед пешеходным мостом и побежал вдоль путей. Его запас сил тоже заканчивался, тем более после трюка с растянутой рукой. Такая концентрация требует огромных ресурсов. Он всё еще не оказался в моих лапах только потому, что хорошо знал местность и неожиданно для меня петлял, прячась то за брошенными контейнерами, то за будками, то за кустами.

Спустя пару минут мы оказались в глубокой промке. Людей почти не встретишь. Он переметнулся на другую сторону путей перед поездом. Неплохой трюк, но слишком предсказуемый, чтобы я к нему не подготовился.

Машинист чуть не содрал с меня кожу оглушающим гудком и едва не проделал дырку в своей голове, крутя пальцем у виска.

– Работает ОБНИС!

Карманник протиснулся между плит, я – за ним. Дыхание к тому времени участилось, а ноги стали тяжелыми.

Может его с богом? В конце концов, кто знает в каких обстоятельствах он оказался?

– Туда! – крикнула Соколова, протискиваясь между плит.

– Ушел, кажется.

– Вон! – крикнула она и показала пальцем.

– А, точно – я упер руки в бока.

По моим прикидкам сержант Соколова должна была отстать ещё на вокзальной площади.

– Я побегу справа, а ты давай за ним!

– Конечно-конечно, – сказал я, глядя на раскачивающуюся косичку и стройные ноги.

Инициатива делает это с инициатором. Беги теперь!

Воришка оторвался метров на сто пятьдесят. Если я не догнал его, когда был свежим, то сейчас мои шансы заметно снизились. Нужно было действовать умнее. Я побежал вдоль забора, пока не приметил вытянутое здание. Судя по валяющимся неподалеку колесным парам и распиленным вагонам, это был заброшенный ремонтный цех.

Толкнувшись от бетонного блока, я взлетел на крышу вагона. Три шага по мнущемуся железу, и я на втором этаже. Осколки стекла, удар плечом о бетонный пол и стертый локоть придали мне сил. Всплеск в груди подогрел интерес.

Охота продолжается.

Через двести метров я вбежал по лестнице на третий этаж, выбил плечом деревянную дверь. Переход был захламлен. Мне пришлось пробиваться через столы, коробки с запчастями и стеллажи. Подталкиваемый силой, я разметал их по сторонам и приметил четвертую лестницу, ведущую на крышу.

Карманник привык обставлять преследователей в тесных закоулках на знакомой местности. Едва ли он подозревал, что кто-то будет смотреть на него с высоты. Я заметил его в сотне метров. Он перешел на быстрый шаг и оглядывался перед каждым поворотом. Добыча у него в рюкзаке, хвост скинут. Намечался отличный день, если бы не рухнувший на него с высоты четвертого этажа курсант ОБНИС Майоров Никита.

Глухой удар, под нашими телами прогнулась земля. Я сел и посмотрел, как карманник стонет и скручивается, будто придавленная гусеница.

– У тебя есть право хранить молчание. – сказал я. – Все, что ты скажешь может быть использовано против тебя…

Засранец не дал мне закончить киношную фразу. Он выгнулся, сформировал клинок на вытянутой руке, полоснул меня по груди. Сил у него осталось немного, да и контузия давала о себе знать, если бы он поднял руку повыше и напрягся – вместо царапины на груди и разорванной кофты все могло закончиться перерезанным горлом. Я ударил воришку справой. Тот отлетел на метр, перегруппировался, вскочил на ноги, ломанулся дальше.

Живучий, зараза.

Стоять. Я словил его за шлейку рюкзака. Тот потянул на себя. Мы замерли в перетягивании каната. Бросай рюкзак и беги, дебил! Нет? Ну как знаешь.

Мысленно я посчитал до трех, рванул на себя, приложился в бороду, схватил его за горло, прибил спиной к стене, дважды приложил головой о стену. Он поднял руку, но я тут же перехватил её и сжал.

Карманник дышал через раз. Он побелел, из носа потекла кровь, в глазах собрались слезы. Из-за полностью израсходованной силы его потряхивало.

В этот миг я ощутил свое превосходство. Нет, не в том плане, что я – крутой, а ты – грязь из-под ногтей. Силовое превосходство. Я сжимал его руку и чувствовал, что способен его заглушить. Кажется, и он в этот момент что-то. Страх потерять силу читался у него в глазах. Он задергался ещё сильнее, но его движения походили на предсмертные судороги. Он и сам больше не верил в свою способность сопротивляться.

Его рука похолодела, а затем вдруг стало горячей. Скопившаяся сила потекла в разряженное пространство моей руки. Я наливался силой, а карманник увядал и слабел.

Через пятнадцать секунд наполнение остановилось. Воришка к тому времени почти отключился. Если в нем и остались силы, то лишь едва заметные крохи. Теперь его нельзя было назвать даже рассеянным, не то что аппером со способностью. Он стал почти пехом. Пехом с остатками силы на уровне статистической погрешности.

Вот так это и работает.

Канал из его руки в мою напоминал трубу, и я должен был его перекрыть – самая сложная часть. Это и называется – наложить печать. Вспоминая наставления Скора, я отпустил часть энергии назад и задержал её на стыке. Теперь нужно было сфокусировать внимание и…

Раздались выстрелы. В полуметре от меня в забор прилетели две пули, нас осыпало бетонной крошкой. Потеряв фокус, я не удержал печать. Сила, точно из пробоины, почти мгновенно перетекла обратно в тело карманника.

– Отпусти его! – крикнула Соколова, подходя к нам с пистолетом в руках.

Упс. Я разжал руку. Карманник рухнул на землю, запутался ногами в проволоке. Его повело, он сполз в лужу отработанного машинного масла.

– Ты чуть его не убил!

Соколова вернула пистолет в кобуру, оттолкнула меня, нащупала у воришки пульс. Убедившись, что преступник будет жить, он вскочила и уставилась на меня:

– Совсем с ума сошел?! Ты чем думал, вообще?! Ты хотел его прикончить за украденный кошелёк?!

Мде. Пускай я преследовал совсем другие цели, но парнишка и в правду едва не умер. Только сила, которую я не смог удержать, его и спасла. Если бы у меня и получилось наложить печать, вряд ли её можно было бы назвать успешной. С таким же успехом пацану можно было прострелить голову. И ведь я этого почти не заметил. Охваченный властью над силой карманника, я чуть его не